— Я сказал — нет.
Арин настолько разозлился, что его сердце, казалось, от ярости было готово вырваться из груди. Но он знал, что Плут прав и, кроме того, не виноват в его плохом настроении. Виноват он сам. Или она. Арин не был уверен, что больше взволновало его после сегодняшней игры в «Клык и Жало»: что он сыграл ей на руку или она ему.
— Что насчет девчонки? — спросил Плут, и Арину внезапно захотелось, чтобы он задал любой другой вопрос.
Он помедлил, затем ответил:
— Боевые навыки леди Кестрел преувеличены. Она не представит трудностей.
*
— Вот. — Кестрел передала своей старой няне небольшую керамическую миску. — Сироп от кашля.
Инэй вздохнула, отчего снова закашлялась. Она откинулась на подушки, которые Кестрел подоткнула ей под спину, и подняла глаза к потолку.
— Ненавижу осень. И бога здравия.
Кестрел присела на край постели.
— Бедняжка Амма, — сказала она, произнеся слово «мама» по-герански. — Рассказать тебе сказку, как ты рассказывала мне, когда я болела?
— Нет. Валорианцы — плохие рассказчики. Я знаю, о чем ты поведаешь: «Мы сражались. Мы победили. Конец».
— Думаю, у меня получилось бы что-нибудь получше.
Инэй тряхнула головой.
— Лучше признать то, что не можешь изменить, дитя.
— Хорошо. Значит, когда тебе станет лучше, ты придешь на виллу, и я сыграю тебе.
— Да. Мне всегда это нравилось.
Кестрел поднялась с постели и стала ходить по домику из двух комнат, доставая из корзинки еду и убираясь.
— Я виделась с Кузнецом, — окликнула ее Инэй.
Руки Кестрел замерли. Она вернулась в спальню.
— Где?
— А где я могла? В помещениях для рабов.
— Я думала, ты там не бываешь, — сказала Кестрел. — Тебе не следует выходить на улицу, пока не станет лучше.
— Пустяки. Я была там пару дней назад, до того как заболела.
— И?
Инэй пожала плечами.
— Мы почти не разговаривали. Но, похоже, его любят. Он завел друзей.
— Например?
— Он поладил с конюхом — тем новеньким, я вечно забываю его имя. За едой Кузнец обычно сидит с Лирой.
Кестрел сосредоточилась на разглаживании одеяла на груди Инэй. При мысли об овальном лице и приятном голосе Лиры она стала поправлять ткань еще старательнее.
— Лира добра. Она будет для него хорошим другом.
Инэй дотронулась до ее руки.
— Я знаю, ты раскаиваешься в своей покупке, но он мог оказаться в худшем месте.
Кестрел осознала, что больше не сожалеет о произошедшем на торгах, и нахмурилась. Что с ней стало, раз она думает подобным образом?
— Я дала ему привилегии домашнего раба, — сказала она, зная, что ее тон звучит так, будто она оправдывается. — Кроме того, он часто сопровождает меня в город.
