Помимо своей неспособности удовлетворительно объяснить поведение Вольтера советский подход терпит неудачу и в установлении связи между целями и средствами. Без объяснений остается то, как именно либеральность императрицы в глазах западноевропейцев могла помочь ей сгладить классовые противоречия у себя дома, в России. Угнетенное крестьянство, несомненно, пребывало бы в полном неведении относительно каких бы то ни было транслируемых за границу образов императрицы, тогда как внутри империи чрезмерно либеральный образ мог ощутимо навредить ей в глазах таких традиционных групп интересов, как консервативная аристократия и церковные иерархи. И мы знаем, что так в действительности и случилось>{53}. Приходится, таким образом, констатировать, что императрица поддерживала отношения с Вольтером не ради общественного мнения внутри страны, но в ущерб ему.
Как бы поверхностны ни показались эти интерпретации екатерининской страсти к одобрению, они тем не менее способны подвести нас к пониманию мотивов императрицы. Внимательно перечитывая ее корреспонденцию с философом, можно убедиться, что она и впрямь была одержима желанием добиться его одобрения. Впрочем, искала она не только его одобрения, но и заверения в том, что ее политика достойна похвалы и в качестве таковой будет оценена потомками. Хотя в настоящей статье и не представлены подробные свидетельства, относящиеся к этому аспекту переписки императрицы с Вольтером, здесь показывается, что Екатерина II сознательно формировала свою политику в соответствии со стандартами, установленными Вольтером и его собратьями по перу.
Восприимчивость Екатерины II к лести отмечалась многими современниками, включая британского посла в Петербурге Джеймса Харриса, писавшего, что «императрица, будучи невообразимо тщеславна, охотно верит всему, что кажется ей согласным с ея величием и силою»>{54}.[13] Дабы слова дипломата не были сразу отсеяны как отражение избытка желчи у высокомерного англичанина, чье предложение о союзе с Англией было незадолго до того отвергнуто императрицей, мы можем присовокупить к ним схожий отзыв Петра Васильевича Завадовского, бывшего фаворита Екатерины>{55}. Василий Осипович Ключевский, которого подобные наблюдения не могли оставить равнодушным, пытаясь их осмыслить, пришел к выводу, что одобрение значило для Екатерины то же, что «аплодисменты для дебютанта»>{56}. Подобно многим другим ученым, Ключевский приписал тщеславие женской слабости, контролировать которую правительница была не в состоянии. Ключевский не сумел увидеть в тщеславии Екатерины свойство, считавшееся скорее маскулинным, а следовательно, более допустимым, — озабоченность собственной репутацией. Именно поэтому ученый не смог сколь-нибудь серьезно проникнуть в глубинные мотивы императрицы.
