– И все-таки стихи уязвимы, – мягко сказал Кострулий. – Даже оставив в стороне тонкости основоположений Вечности и Текучести, замечу, что на протяжении десяти строк сверкающий Сапроний ни разу не упомянул великого имени Аргантония. А, как известно, упоминание не должно быть реже одного раза на шесть строк.
Сапроний подался к царю тучным корпусом.
– Дозволь же. Ослепительный, дочитать до конца – дальше идет о твоей непреходящей во веки веков славе... – Он вдруг осекся, завопил: – Ослепительный, скажи светозарному Павлидию, пусть он не смотрит на меня так!
Павлидий, слегка растянув тонкие губы в улыбке, опустил финикийское стеклышко, сквозь которое смотрел на поэта.
У Аргантония борода затряслась от смеха.
– Уж не попал ли наш Сапроний в твои списки? – спросил он.
Павлидий убрал улыбку с лица.
Государственные дела не оставляют мне времени для повседневного наблюдения за поэзией – это, как известно, поручено Сапронию. А он, как мы видим, и сам попадает под власть заблуждений. Чего же удивляться тому, что произошло на вчерашнем состязании поэтов? Взять хотя бы стихотворение Нирула...
– Помню, – сказал Аргантоний. – Стихи местами не отделаны, но основная мысль – прославление моего имени – выражена удовлетворительно.
– Мой ученик, – поспешно вставил Сапроний.
– На слух все было хорошо, – тихо сказал Павлидий. – Но я взглянул на пергамент Нирула и сразу понял, что он опасный враг. Он раздвоил, Ослепительный, твое имя. Он написал в одной строке «Арган» и перенес на другую «тоний».
В палате воцарилась зловещая тишина. Сапроний грузно рухнул на колени и пополз к царю.
– Всюду враги. Всюду преступники, – огорченно сказал Аргантоний. – Покоя нет. Ты отправил Нирула на рудники?
– Сегодня же отправлю, – ответил Павлидий.
– Не торопись. Торопятся те, кто спешит. А в государственных долах спешка не нужна. Надо судить его. Перед народом.
– Будет исполнено, Ослепительный.
– Встань, – сказал царь Сапронию. – Твоя преданность мне известна. Но за едой и развлечениями ты перестал стараться. Мне доложили, что ты держишь в загородном доме одиннадцать кошек. Я, кажется, ясно определил в указе, кому сколько полагается.
– Наговоры, Ослепительный! – взвизгнул Сапроний. У него сегодня был черный день.
– Пять котов и шесть кошек, – спокойно уточнил Павлидий.
– Хоть и люблю я тебя, Сапроний, а никому не позволю. Лишних кошек сдать!
И царь принялся за тыкву, варенную в меду, тщательно оберегая бороду от капель.
