* * *
Проведя у постели Пушкина бессонную ночь, в одиннадцатом часу утра я оставил его на короткое время, и даже простился с ним, не полагая найти его уж в живых по моем возвращении. Но по возвращении моем в полдень больной был еще жив. Мне казалось, что он стал спокойнее, руки его казались теплее и пульс явственнее, но и боль в животе ощутимее. Больной охотно соглашался на все предлагаемые ему пособия. Он охотно брал лекарства, заботливо спрашивал о жене и о детях.
Вследствие полученных от доктора Арендта наставлений приставили мы Пушкину двадцать пять пиявок. Больной наш твердою рукою сам ловил и припускал себе пиявки и неохотно допускал нас около себя копаться. Пульс сделался ровнее, реже и гораздо мягче. Это обмануло доктора Даля. Он ухватился за надежду, как утопающий за соломинку.
Пушкин заметил перемену в его настроении и спросил:
– Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?
– Мы за тебя надеемся еще, право, надеемся! – пылко проговорил тот.
– Ну, спасибо, – с мягкой улыбкой ответил ему Пушкин.
Но по-видимому, он однажды только и обольстился надеждою; ни прежде, ни после этого он ей не верил; спрашивал нетерпеливо:
– Скоро ли конец?
Он часто требовал холодной воды, которую ему давали по чайным ложечкам, что весьма его освежало. Пробыв у больного до четвертого часу, я снова его оставил на попечении доктора Даля и возвратился к нему около семи часов вечера.
Так как эту ночь предложил остаться при больном доктор Даль, то я оставил Пушкина около полуночи. Рано утром 29 числа я к нему возвратился. Пушкин истаевал. Руки были холодны, пульс едва заметен. Он беспрестанно требовал холодной воды и брал ее в малых количествах, иногда держал во рту небольшие куски льду и от времени до времени сам тер себе виски и лоб льдом.
Пришедший вслед за мной доктор Арендт подтвердил мои опасения. Около полудня больной спросил зеркало, посмотрел в него и махнул рукою. На лице его уж лежала печать смерти.
Пушкин неоднократно приглашал к себе жену. Вообще все ходили к нему только по его желанию. Нередко на вопрос:
– Не угодно ли вам видеть жену, или кого либо из друзей.
Он отвечал:
– Я позову.
Незадолго до смерти ему захотелось морошки. Наскоро послали за этой болотной северной ягодой. Он с большим нетерпение ее ожидал и несколько раз повторял:
– Морошки, морошки…
Наконец привезли морошку.
– Позовите жену, – сказал Пушкин, пусть она меня кормит.
Он съел две-три ягодки, проглотил несколько ложечек соку морошки, сказал – довольно и отослал жену. Лице его выражало спокойствие.
