Река Мерси вовсе не походила на прекрасные бирюзовые воды рек Нассау. Цвет здешней воды напоминал грязь. И хотя отец говорил, что Ливерпуль является самым развитым и процветающим портом мира, проносившиеся картины нищеты при виде стаек грязных полуодетых ребятишек, рывшихся в кучах мусора и отбросов, оборванных женщин, просящих милостыню перед тавернами, держа на руках голодных детей, девушку охватил ужас.
Она вспомнила, как папа однажды сказал ей, что город ее матери вырос на работорговле и что даже после отмены рабства в Англии порт продолжал богатеть за счет вывоза леса из северной части Соединенных Штатов, который использовался на больших верфях, протянувшихся вдоль Мерси-Ривер, а также хлопка из южных штатов, который направлялся на мануфактуры Манчестера. Папа говорил о добропорядочном и зажиточном купечестве Ливерпуля, но никогда не упоминал о той ужасающей нищете, которую видела теперь Селена. Когда экипаж резко остановился на перекрестке, она поймала взгляд мужчины, лицо которого было серым от голода и отчаяния. Несчастный, согнувшись, застыл, указывая на тротуар, на котором мелом было написано:
«Не ел три дня. Жена и ребенок умирают».
Через несколько кварталов показалась группа нищих, которые собрались перед таверной, распевая методистский гимн, причем один из них играл на ручном органчике. Селена откинулась на потрескавшееся кожаное кресло экипажа и мысленно поразилась, как в таком огромном морском порту могут существовать такая нужда и отчаяние.
Улицы стали уже, здания обшарпаннее, и когда возница остановился перед тусклым и раздражающим взор зданием, именуемым «Пристон Армс», Селена почувствовала, как ее сердце ушло в пятки. Возница помог ей сойти и, когда она отдала ему почти всю оставшуюся мелочь, поехал дальше. Девушка осталась стоять, дрожа под порывами пронизывающего ветра, дующего с реки.
Селена думала, что гостиница ее дяди будет роскошным заведением, сродни гранд-отелю «Виктория». В ее сознании сложилась картина, хотя и неясная, но приятная, представляющая кирпичное здание со сверкающей медной вывеской, опрятно одетым швейцаром, услужливо помогающим ей внести саквояж.
Перед ней же было меблированное заведение дешевого сорта, с блеклыми сероватыми занавесками на окнах и облезшей краской на входной двери. Пьяная женщина, повисшая на плече у пошатывающегося небритого моряка, протащилась мимо и вошла в соседнюю дверь, ведущую в таверну.
Как Марк мог послать ее сюда? Селена хотела повернуться и уйти. Но куда? Она с горечью напомнила себе, что идти ей было некуда.
