ОН. Ну, в Америке — не на Луне. Может, вернется.
ОНА. Ты перепутал, это с Луны все вернулись!
ОН. Ну, ты же в Америке не осталась?
ОНА. Что ты сравниваешь? А Олег? А мама? Что бы с ними стало? (почти примирительно.) Про тебя я уже не говорю…
Вера еще немного обижена. Костя несколько раз пытается взять ее за руку, пока она, улыбнувшись, наконец, протягивает ему руку, и он долго целует ее ладонь.
ОНА. Слушай, а давай кровати сдвинем?
ОН. Ход ваших мыслей мне нравится.
Сдвигают тяжелые кровати, потом, словно обессилев от тяжкой работы, падают в кресла. Вера берет пульт, и один из танков начинает ездить по комнате.
ОНА. Ты билет купил?
Костя тоже берет пульт, и его танк ездит вслед за первым.
ОН. Я на листе ожидания. Билета нет, но, кроме Веры, есть Надежда, что он появится.
Игрушечные танки сталкиваются. Костя наливает виски и протягивает Вере стакан.
ОНА. Третий тост — за тех, кто в море и за морем?
ОН. Нет, давай за Михаила Сергеевича! Благодаря ему, мы становимся похожи на людей.
ОНА. Торгуя игрушками на базаре?
ОН. Не скажи. В своих тюках челноки привезут западный дух! Как когда-то декабристы из Парижа.
ОНА. Базарный — это точно, насчет западного не уверена. Да и что это изменит? Болтовни много. А в Москве собирают окурки, пачка сигарет сегодня такая же валюта, как пять лет назад бутылка водки. Этой стране нужен не логопед, а хирург.
ОН. «Пусть рухнет все, что может рухнуть от слова правды».
ОНА. Вот все и рушится! У меня подруга в Кишиневе. Там уже, как в Прибалтике, русским открыто говорят: «Чемодан, вокзал, Россия». Танки на улицах, причем настоящие…
ОН. А как иначе расхлебать кашу, которую 70 лет варили честные ленинцы?
ОНА. Надо было, как в Китае — начинать с экономики. И делать все постепенно, осторожно… Мой тесть считает, что перестройка затеяна для того, чтобы выявить врагов. Потом все закончится, как НЭП.
ОН. Не-е-ет, пасту в тюбик уже не затолкнуть. Потому что это — не НЭП, а революция, которая одних поднимет, а других швырнет вниз.
ОНА. Боюсь, что никого она не низвергнет и вряд ли кого вознесет. И вообще, за ней хорошо наблюдать издалека.
ОН. Ты — как Рахманинов, который не понял значения Великого Октября, уехал в Париж. Потом понял… и уехал в Нью-Йорк.
ОНА. Кстати, о Нью-Йорке. Как дочка? Как зять?
ОН. На то он и зять, чтобы взять. Дядя у него, не помню, говорил тебе или нет, не миллионером, а мелиоратором оказался. Что-то там осушает, или наоборот, наводняет в Калифорнии. Но ничего, принял хорошо. В общем, все довольны, все свободны.
