КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Материала полно — шить некому.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вы хотите поставить?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Если я играть не умею, как же ставить?!
Понимаете, я бы хотел оказаться в зазеркалье, куда других не пускают. И еще. Я хочу, чтобы меня любили. У меня есть одна история. Он и она. Он постарше, она помоложе. Я потом расскажу. Есть наброски. Понимаю, у Вас репертуар, вы государственное учреждение, почти как прокуратура. Но я оплачу постановку и все, что нужно. Нужен режиссер и одна актриса.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Значит, все-таки Вы хотите играть.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Я не хочу играть, я хочу жить.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: В театре не играть нельзя. Вы закон соленого огурца знаете?
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не помню.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Простой закон. Свежий огурец, помещенный в раствор соленой воды, через некоторое время становится соленым.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ Спасибо за информацию.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Что касается Вашего предложения… если все оплатите, это может быть даже интересно, как такая… новая форма, и… раз в месяц можно камерный спектакль… может быть
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: (перебивает): Нет, Вы не поняли. Я хочу каждый день.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: В средние века актеров хоронили за оградой кладбища не только потому, что они искажали лик человека, созданного по подобию божьему, но и из-за гордыни, первого смертного греха.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Причем здесь гордыня? Мне необходимо каждый день, иначе меня это не спасет. Вечера у меня совсем пустые.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да, но у нас репертуарный театр.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Понимаю. Но Вы хотели построить малую сцену. Давайте сделаем. На сколько зрителей планируете?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Двести мест.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Впрочем, неважно сколько людей на меня будут смотреть. Мне главное, где я окажусь.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Но малая сцена — это тысяч триста. Условных единиц.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Не страшно. А проект, согласование на реконструкцию у вас есть?
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да, все есть… кроме денег.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Замечательно.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Но все-таки — каждый день…
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: А как на Западе? Там спектакль играют, месяц, два, три, а то и год подряд. И потом, я же сказал — вы не будете зависеть от сборов.
ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ну, тогда хорошо. Мы же ищем новые формы. Олигарх играет… простите — живет на сцене. Каждый день.
КОНСТАНТИН ГЕОРГИЕВИЧ: Знаете, я не люблю слово «олигарх». Оно мне напоминает «олигофрен». Им обоим чего-то не хватает: одному — ума, другому — денег. Называйте меня по-другому. Негоциантом, например.
