. Процесс этот представлял собой не что иное, как перегонку браги путём её обычного кипячения, после чего проходящие через змеевик пары охлаждались и выпадали в виде готового спиртового конденсата. Вот для этой-то, мол, цели матушка в стихотворении Рубцова и носит в дом ночью воду, а все остальные дела она может делать и днём, не опасаясь, что её застанут за ними соседи или участковый милиционер. Что же касается самого лирического героя, то, судя по его собственному признанию в том, что «красные цветы мои в садике завяли все, лодка на речной мели скоро догниёт совсем», он явно валяется на кровати без сил после весьма и весьма продолжительного запоя. Наверное, делал логический вывод Северский, именно для того, чтобы «подлечить» его после этого «забега в ширину», и взялась матушка за своё небезопасное по советским временам дело. И вот лежит наш герой при этом на кровати, дожидается спасительной стопочки матушкиного зелья да представляет, как он завтра, наконец-таки, встав на ноги, выйдет из дома на улицу, увидит знакомую с детства иву и займётся житейскими делами. «Завтра у меня под ней, — говорит он, словно бы о какой-то невиданной по величине работе, о предстоящих ему впереди
элементарнейших делах, — будет хлопотливый день! — и далее поясняет, в чём же будут состоять эти невероятные по масштабам хлопоты: — Буду поливать цветы,
думать о своей судьбе, буду до ночной звезды лодку мастерить себе…»
Практически то же самое, заключал под конец своего рассуждения Антон Северский, мы можем обнаружить и в «Дневниках» профессора Водоплавова, где в точном соответствии с психикой законченного алкоголика все совершающиеся вокруг него события подаются исключительно в пренебрежительно-ироническом, не заслуживающем никакого внимания ключе, тогда как любая мелочь, к которой оказывается причастен он сам, изображается как нечто сверхзначимое и чуть ли не судьбоносное для всей планеты.
Находившийся последние дни в областном центре, где печаталась его книга, Колтухов еще не читал этой статьи и не знал, что строками его любимого поэта побивался его литературный босс, а потому сидел по своему обыкновению вместе с Плюшевым в углу кабинета, давился растворимым баночным кофе производства Мытищинского ООО «Ruskafe-Gold» с красиво выведенным на блестящейэтикетке слоганом: «Чимбо. Оддавать луччее» — да исподлобья поглядывали на наливающуюся водкой компанию.
— Ну, всё, капут! Профессор начинает вырубаться! — обронил Глеб, заметив, как Водоплавов, по своему обыкновению, начал время от времени выпадать из общего хода застолья и минут на пять-семь отключаться, уходя прямо посреди произносимой фразы в своеобразную мини-спячку, из которой он затем так же неожиданно и естественно выходил, открывая глаза и, как ни в чём ни бывало, занося карандашиком в блокнот некие пришедшие ему в голову во время этого краткого отключения мысли или же рифмы, после чего внезапно вскидывал на окружающих свою бульдожью голову и раздражённо вопрошал: «Ну? В чём дело? Почему никто не следит за стаканами? Колтухов, это, в конце концов, я здесь заснул или ты?..»
