Собравши все, что современники знали о Лермонтове, не мог утерпеть, чтобы не сопоставить два ряда обстоятельств, бросающихся в глаза, каждый из которых предопределил его жизнь и неотвратимо подвел к трагической развязке этой жизни. Все, что я сейчас скажу, является своеобразной разгадкой книги, которая вдумчивому читателю и без того стала бы ясна. Впрочем, как я уже говорил, читатель волен делать и другие выводы. Я же, после многих размышлений и поисков, поразился более всего следующему…
Пушкин был смертельно ранен на дуэли 27 января 1837 года, умер через два дня — 29 января в 2 часа 45 минут. Именно этот срок стал началом стремительного и рокового отсчета жизни Михаила Лермонтова. Ему оставалось прожить всего четыре с половиной года. За это время ему предстояло стать великим поэтом, прославиться волокитствами, сделаться легендой Кавказской войны. Срок маловат, конечно, но все это ему удалось. Не хотел он только смерти. Но вот тут-то выбора у него уже не было. Характер времени легче бывает понять, если узнать те слова, которые были тогда в большем ходу, чаще осмысливались, прилагались к житейским конкретностям. Может быть, эти слова и всплывали на поверхность только потому, что ими в самом деле легко было определить существо именно той жизни. Люди иногда подчиняются словам как обстоятельствам. «Рок» — было таким словом в пору Пушкина и Лермонтова.
В том, что успел Лермонтов написать, слово это сорвалось с пера его около двухсот раз. Одна только «любовь» встречается чаще. Что-то это да должно значить.
А вот что. Чем значительнее жизнь человеческая, тем меньше в ней выбора. Достаточно в ней произойти одному событию, чтобы тотчас определилась остальная их цепь. И тут даже самой великой личности уже не освободиться от предопределения. Того самого неумолимого рока.
Построение, скажут мне, зыбкое, на песке строенное, требующее доказательств.
Доказательством таким и является вся жизнь Лермонтова. Имя его сразу и удивительнейшим образом связалось с именем Пушкина. Связей этих так много, что возникает подозрение в мистическом их единстве. Это бросается в глаза. Посудите хотя бы вот по этим начальным деталям.
Жизнь его могла бы пойти совершенно иным путем, не напиши он отчаянных стихов своих «На смерть поэта». Но он их написал. Теперь смотрите, как неотвратимо, последовательно, спаянно потянутся за этим все остальные звенья его драмы. Удивительно, что он сам этого не чувствовал, не захотел исправить. Да и хотя бы почувствовал, ничего уже было не изменить. Посмотрите: можно ли было что-то предпринять против этой удивительной логики рока?
