Она сглотнула.
— Не говори ерунды. Я совсем на нее не похожа.
— Да ты — вылитая она! — Он нежно обхватил ее лицо руками и закрыл глаза. — Такие же брови. — Он потрогал их. — Носик. — Он провел по нему кончиком большого пальца. — Губы. — Ему не нужно видеть ее губы, он знает их до последней детали. Знает, какими они были перед самым поцелуем. И какими стали во время поцелуя, доставившего ему столько блаженства.
Зачем смотреть, если он и так все помнит? Эту вдруг появившуюся робкую улыбку, огонь в глазах, подсказавший ему: ей хочется того же, чего желает он сам. И, наконец, сам поцелуй. — Ты такая же, как она, — повторил он.
Патрисия отстранилась от него.
— Ничего подобного. Просто тебе кажется, что у меня слишком большой нос.
Брайан открыл глаза.
— Разве я сказал «нос»? Я сказал «носик».
Если бы я считал, что у тебя не нос, а носище, я нашел бы слова, чтобы ясно выразить свою мысль. У тебя очень красивый носик, и, если хочешь знать, он отлично дополняет и без того красивое лицо. Твое лицо. — Не давая ей и слова вставить, он наклонился, снял резинку, державшую пучок у нее на голове, и сказал: Стой спокойно. Пожалуйста! Позволь мне хотя бы это. А потом я сниму вас обеих, тебя и Нусанти-Хо. И ты собственными глазами увидишь сходство. — Он осторожно принялся высвобождать ее волосы. — Так ты о чем-то хотела спросить меня, Пат? Или попросить?
Патрисия не шевелилась. Медленно, очень осторожно он вынул из пучка одну прядку волос, затем еще одну. Он едва дышал.
Она тоже затаила дыхание.
— Спросить, — наконец сказала она. — Ты сказал, что спрашивать можно о чем угодно.
Но это личный вопрос. Глубоко личный.
Они едва касались друг друга. Он случайно провел ладонью по ее груди и ощутил: ее соски напряглись под шелковой рубашкой, словно умоляя его коснуться их.
Но Брайан не откликнулся на этот зов. Он продолжал трудиться над ее волосами.
— Спрашивай. Спрашивай о чем угодно.
— Я… Мне… нужно знать… Ты любил когда-нибудь?
Этого вопроса Брайан не ожидал.
— А что значит «любить»?
— Я знала, что ты не захочешь отвечать.
Он дотронулся до ее запястья, повернул фонарик, который она по-прежнему сжимала в руке, и осветил корону, венчавшую голову Нусанти-Хо. Несколько секунд он молча смотрел на нее, не в силах и слова вымолвить от восхищения.
— Вот что они перевезли в музей! — сказал он. — Эти люди положили в могилу принадлежащие ей драгоценности. И корону.
— Наверное. — В ее голосе слышалось раздражение.
— А Топану не упоминал про скульптуру?
