Ямабуси, случись осада пещеры, мог сидеть в ней сколь угодно долго. Там была вода (она капала с потолка, скапливаясь в большой чаше) и запасы провизии – просо и рис. Напротив жилой ниши стоял очаг и несколько корзин с запасом древесного угля. Когда наступали зимние холода, ямабуси разжигал очаг, устанавливал экраны, сплетенные из камыша, и теплый воздух обогревал его «спальню». Дым уходил куда-то вверх; видимо, в потолке пещеры имелись щели, ведущие наружу. Что это так, можно было судить по воздуху, который всегда был свежим.
В дальнем конце пещеры находилась довольно крупная статуя Будды из зеленого камня. «Интересно, как ее сюда подняли?» – с удивлением подумал Гоэмон, увидев изваяние в первый раз. По крутой тропе могли ходить разве что горные козлы, да сам ямабуси, который в свои преклонные годы прыгал по камням, словно молодой. Пещеру делали настоящим храмом белые сталактиты, свисавшие с потолка удивительно красивой бахромой. Постоянно горевшие свечи на алтаре перед Буддой освещали их неверным трепещущим светом, и мокрые каменные сосульки сверкали так, словно были усеяны мириадами драгоценных камней.
Раз в год, ранней весной, в день рождения Будды, к пещерной пагоде приходили убеленные сединами монахи, товарищи Учителя, и тогда Гоэмону приходилось несколько ночей спать на открытом воздухе, потому как они надолго закрывались в пещере и творили там молитвы. Это причиняло ему некоторые неудобства, потому что весной по плато гуляли злые холодные ветры, но приходилось терпеть. Юному синоби из всей этой церемонии нравился лишь какой-то удивительно вкусный и бодрящий чай, который пили ямабуси, такие же горные отшельники, как и его Учитель. Он хранился в нефритовом кувшине, закрытом плотной пробкой, которую запечатывали воском. На чайные церемонии старики приглашали и Гоэмона.
– Готово? – спросил ямабуси, появившись на пороге кузницы.
– Да, сэнсэй, – поклонился Гоэмон.
– Ну что же, начнем…
Обычно старик носил темные, изрядно обветшавшие одежды, но сегодня на нем была чистая белая рубаха и почти новое кимоно желто-оранжевого цвета. Создавалось впечатление, что он оделся на праздник – как на день рождения Будды. Да и выражение на его лице было торжественно-официальным. Глядя на Учителя, Гоэмон и сам подтянулся, проникшись важностью предстоящего действа.
Ямабуси долго перебирал тонкие полосы-заготовки, пока не отобрал несколько из них. Все они были серебристого цвета, словно чешуя свежевыловленного карпа. Нагрев их до золотистого цвета, старик сложил полосы вместе, связал получившуюся стопку по краям проволокой и приказал Гоэмону, который до этого возился с мехами, раздувая угли в горне:
