Прошли три недели с тех пор, как я вернулся из отпуска. Считаю дни до следующего. Месяц кислев. Похоже, что и ханукальные свечи будем зажигать здесь. В один из пасмурных дней на этой неделе приехала в роту мобилизованная армией гражданская машина. Из нее вышли трое молодых офицеров. В отутюженной новенькой форме, со значками участников войны на груди. Наш командир роты Ханан всегда ходит в рабочей одежде. Ни разу мы не видели на нем офицерских погон. Значки участников войны у нас тоже есть. Как-то вечером собрал нас Ханан и протянул полную горсть этих значков. Их прислали из администрации штаба. Сказал: «Возьмите себе». Мы взяли и положили в рюкзаки. Ни один не нацепил на себя. Тогда же передал нам Ханан, что каждому из нас присвоили звание младшего сержанта. И когда он спросил в штабе: «С чего это вдруг?» — ответил ему Мики, начальник отдела личного состава полка, что нельзя же пройти такую войну и оставаться в рядовых.
Приехавшие спросили ротного командира. Мы указали на будку, где Ханан колдовал над генератором. Он вышел оттуда вместе с ними, и все они направились в командирскую палатку. Некоторое время спустя Ханан обошел все палатки, сообщая, что офицеры хотят с нами поговорить. Их прислали из округа. Через два месяца после войны. Они занимаются расследованием. Собирают свидетельства участников войны. Один — из отдела истории, один следователь и один — из службы психического здоровья. Хотят с нами побеседовать о том, через что мы прошли.
Ханан говорил умоляюще: «Я прошу вас проявить понимание, нечего делать, это распоряжение командира полка. Покончим с этим, и баста».
Воспринято это было с полнейшим равнодушием. Мы с трудом заставили себя выйти из палаток. Альфонсо появился с книгой и в наушниках; Цион — в цицит, с раскрытым трактатом Гмары; экипаж 2-Бет — не прерывая игры, с картами и деньгами в руках; Саша — как всегда небритый, с отросшими почти до плеч волосами, в желтой вязаной шапке с красным помпоном, которую он не снимал никогда. Увидев стоящих возле танков франтоватых офицеров в лейтенантских погонах, с папками в руках, он горько ухмыльнулся: «Поди объясни таким, через что мы прошли. Приехали из Генштаба. Сидят там за письменными столами, обложились книгами и пишут; как таким рассказать о войне? Они же полагают, что на войне все происходит в точности согласно описанному в летописях или в романах, вот пусть бы и продолжали их читать. Я тоже когда-то думал подобным образом. Того и гляди начнут спрашивать, почему в том или ином случае мы поступили так, а не иначе, почему не атаковали с фланга, почему не вызвали прикрытие с воздуха и не использовали артиллерийскую защиту — в соответствии с учебниками военного искусства. И это они явились к нам с расспросами? А я сам бы хотел их кое о чем порасспросить! Может быть, они нам, наконец, объяснят, что же все-таки произошло в Нафахе в понедельник утром? Кто в кого стрелял? Почему сирийцы вдруг приостановили наступление и не пошли на Тверию? Как случилось, что танки оказались неукомплектованными? Может быть, офицер-следователь расскажет мне, как можно идти в бой на танках, имеющих лишь вспомогательный генератор, с невыверенным прицелом и без бинокля? Поди объясни им, что делала рота Менахема полдня в воскресенье, под ураганным огнем, на перекрестке Васет. Стояла там просто так, без связи, без карт. Они могут это понять? Я и сам-то с трудом понимаю, через что прошел».
