Не отрывая взгляда от лица Чарли, дон вдруг резко произнес:
— Дай мне указательный палец правой руки!
После затянувшегося молчания фраза прозвучала, как удар хлыста. Чарли, не раздумывая ни секунды, протянул руку, сжав кулак, оттопырив лишь один, названный доном, палец. Не торопясь, как того и требовал ритуал, Коррадо Прицци открыл стоящую тут же коробочку красного дерева и извлек длинную серебряную иглу. Отсветы пламени играли на ней, пробегая по всей длине тонкого лезвия. Стоящие в тени люди неподвижно наблюдали за происходящим. Они находились за границей светового пятна и от этого казались темными призраками. Реальными были лишь две фигуры в центре, у столика с расставленным на нем десятком горящих свечей. Пламя, словно завороженное, потянулось к игле. Огненные бабочки порхали на темных фитилях в жарком, сжирающем слезливый воск, танце. Рука Чарли замерла как раз над этим желто-оранжевым магическим кругом.
Дон вцепился своими сухими, тонкими, но удивительно сильными пальцами в его запястье. Ощущение было таким, как если бы руку Чарли сжала пасть огромной собаки или стальное кольцо наручника. Даж® если бы ему пришло в голову вырываться, он вряд ли отважился бы на это. И не только потому, что подобный поступок означал полный и окончательный разрыв с семьей — а ее Чарли чтил превыше всего, после покойной матери и здравствующего отца, чья жизнь, кстати, тоже безраздельно принадлежала семье, — но еще и из-за глаз и прикосновения дона. Было в Крестном Отце нечто такое, что начисто лишало Чарли возможности сопротивляться. Темные, поблескивающие красным зрачки Коррадо При-цци гипнотизировали его, подавляли волю, глушили сознание. Он не мог сказать ни слова, сделать ни единого жеста, способного вызвать недовольство дона. Трудно сказать, какое чувство сейчас раздирало грудь молодого Портено. Благоговейный страх? А может быть, ужас и инстинктивное ощущение опасности, исходящей от сухой поджарой фигуры, стоящей перед ним в тусклых волнах блекло-осеннего воскового света? Или бессознательное, но бескрайнее, как небо Сицилии, почтение, замешанное на том же страхе? Нет, на этот вопрос Чарли точно не смог бы ответить. Нет. Да и нужно ли было отвечать? Ведь никто и не требовал от него слов.
Дон не торопясь поднял иглу и одним точным движением вонзил серебряное острие в подушечку указательного пальца Чарли.
Как говорил Энджело? «Постарайся не дергаться, малыш. Ничего страшного, конечно, в этом не будет, но ты постарайся…». Да, он постарался. Очень постарался. И гордился собой. Ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя боль оказалась гораздо сильнее, чем Чарли предполагал. Раскаленным штырем она пронзила руку до самого локтя, и у него появилось желание выдохнуть на американский манер: «Дерьмо!». Одно это слово стоило бы ему всего. Убить бы Чарли не убили, но путь в семью был бы закрыт раз и навсегда. И опять же, дело не только в
