С удивительной грацией и легкостью она поднялась из-за стола и уверенно пошла к специально освобожденной для танцев площадке.
Двигалась незнакомка гордо, с достоинством. Не показушным, которое при известном старании может изобразить даже самая распоследняя шлюха, а настоящим, неподдельным, уходящим корнями в ее прошлое.
Чарли не то чтобы оробел, скорее, удивился, ибо в незнакомке самым невероятным образом сочетались изящество и простота. Она не старалась подняться над толпой, но в то же время была над ней. Не кичилась своей утонченностью, но любой бы смог оценить ее с первого взгляда. Головы мужчин поворачивались, жадно ощупывая гибкое тело, умело подчеркнутое изысканной простотой платья, но она казалась выше этих глаз, следующих за ней, как куча поклонников за голливудской знаменитостью.
И уж что совсем поразило Чарли, незнакомка отлично танцевала итальянские танцы.
Да, он первый раз встретил такую женщину…
… Мейроуз Прицци, тридцатилетняя дочь Доминика Прицци, вошла в переполненный гостями зал и остановилась, оглядываясь, выискивая знакомые лица. Своим экстравагантным видом она тут же привлекла к себе внимание. Высокая, с худощавым, чересчур длинным лицом, черными волосами, забранными в короткий хвост на затылке, тонким, хищным — наследство дона — носом, подведенными бровями и непропорционально узкими, близко посаженными глазами, Мейроуз не слыла красавицей, однако всегда привлекала внимание окружающих. Она была известна в богемных кругах, как подающий большие надежды декоратор интерьеров. Заказов на оформление офисов и частных квартир в последнее время у нее хватало, бизнес процветал и, казалось, Мейроуз была вполне довольна жизнью, но это только казалось.
На самом-то деле все обстояло несколько иначе. Проблемой Мейроуз Прицци — или просто Мэй, как звали ее особо близкие друзья и родственники, было одиночество. Кому не знакома гложущая тоска, когда возвращаешься вечером в пустую холодную квартиру, кто никогда не плакал по ночам, уткнувшись в подушку, злыми слезами отчаяния, при мысли об одиночестве грядущем, о вечно пустой постели и тишине, никогда не нарушаемой детским смехом, тот может считать себя счастливым человеком. Мейроуз испытала все это в полной мере за последние восемь лет, в течение которsх она с горечью проклинала однажды допущенную ошибку. Один-единственный раз Мэй позволила себе проявить чувства. Результат же был ошеломляющим — все отвернулись от нее. Все. Отец, любящий, оберегающий от малейшей опасности, и тот перестал поддерживать с ней всякие отношения, считая, что именно она виновата в случившемся.
