Гудит нарождающаяся весенняя сила.
Чудится, что в лесных далях затаился белый монастырь, и в нем гудит величавый монастырский звон.
— Дедушка… Чу! — звонят…
Петька остановился и чутко ловит дальний лесной звон.
— Это лес звонит. Березы поют. Гудет незримый Господень колокол… Весна идет, — отвечает дед и слабым колеблющимся голосом, в тон белым березам, вечерним сумеркам, смутному весеннему гулу поет с тихими монашескими переливами, — чертог Твой вижу, Спасе мой, украшенный…
Кто-то величавый, далекий, сокрытый в лесных глубинах подпевал деду Софрону.
Березы слушали.
— В церкву идем, дедушка?
— В церкву, зоренький, к Светлой заутрени…
— В какую церкву?
— К Спасу Златоризному… К Спасу радостному…
— Да она сгорела дедушка! Большевики летось[110] подожгли. Нетути церкви. Кирпичи да головни одни.
— К Спасу Златоризному… К Спасу! — сурово твердит Софрон. — Восемь десятков туда ходил и до скончания живота моего не оставлю ее. Место там свято. Место благословенно. Там душа праотцев моих… там жизнь моя.
И опять поет сумрачные страстные песни:
— Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся…
— Чудной… — солидно ворчит Петька.
Вечерняя земля утихала.
От синих небес, лесных глубин, белых берез, подснежных цветов и от всей души — весенней земли шел незримый молитвенный шепот.
— Тише. Святая ночь!..
— Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе промышляет… — пел дед Софрон среди белых утишных[111] берез.
Черной монашеской мантией опустилась ночь, когда дед с внуком подошли к развалинам Спасовой церкви, и молча опустились на колени.
— Вот и пришли мы к Спасу Златоризному. Святую ночь встретить, — сквозь слезы шепчет дед. — Ни лампад, ни клира, ни Плащаницы украшенной, ни золотых риз, ни души христианской… Только Господь, звезды, да березыньки…
Вынимает дед Софрон из котомочки свечу красного воска, ставит ее на место алтаря Господня и возжигает ее.
Горит она светлым звездным пламенем.
Софрон поет в скорбной радости:
— Христос воскресе из мертвых…
Слушали и молились Петька, небо, звезды, березыньки и светлая душа весенней земли.
Похристосовался Софрон с внуком, заплакал и сел на развалинах церковки.
— Восемь десятков березовым лесом ходил в эту церковь. На этом месте с тятенькой часто стоял, и по его смерти место сие не покину. Образ тут стоял Спаса Златоризнаго… Ликом радостный. С улыбочкой… А здесь… алтарь. Поклонись, зоренький, месту сему…
От звезд, от берез свечного огонька, от синих ночных далей шел молитвенный шепот:
