- Давно, Лара?
- На святки, - чуть слышно отвечала Лариса.
- Что же он пишет? Скоро приедет?
- Нет, он никогда уже не приедет.
- Как! Отчего, Ларочка?
- Вместо себя он прислал локон своих волос.
- Вот какой! Но и это, душечка, хорошо. А у меня и локона его нет. Хоть я знаю, что он любит меня, но он еще ни слова не сказал мне об этом. Он такой застенчивый. А твой отчего же не едет? Не пускают?
- Он умер, Настя.
Сначала Настя как будто не поняла своей подруги. Она думала, что ослышалась, что та шутит. Но когда увидела, что Лариса сидит бледная, как потемневший мрамор, и из-под опущенных ее ресниц выкатились две слезы, тут только рассмотрела она перемену, происшедшую в ее друге с тех пор, как девушки не видались. Настя сама побледнела, ее живое личико отразило на себе и страшный испуг и глубокое горе... Она подошла к склоненной голове Ларисы, тихо взяла ее в свои руки и, припав к этой черной, скорбной головке, только заплакала, не находя слов для утешения. Да и какое тут утешение в то время, когда больше чем руку отпиливают!
Молча они плакали обе. Наплакались вдоволь.
- Что же? Как же теперь? - не знала что спросить распухшая от слез Настя, когда слезы были выплаканы.
- Не воротишь уже, - тихо отвечала Лариса покорным голосом.
- Да, не воротишь. Боже, Боже!
- Но я... надумала, - еще тише сказала Лариса.
- Что, душечка? - встрепенулась Настя.
- Я хочу видеть его могилу.
- А где она?
- Не знаю, в Турции где-то...
- Да как же ты найдешь ее, милая?
- Я разузнаю от Крестьяна Крестьяныча, он хоронил его.
- Он! А он здесь?
- Здесь... кланяется тебе.
Лариса замолчала. Подруга не узнавала ее. И прежде Лариса была много серьезнее ее, характерная такая, а теперь в ее словах, в ее голосе слышалась какая-то упрямая уверенность и твердость.
- Как же ты, душечка, попадешь в Турцию? - спросила Настя, хотя и верившая всегда в Лару, что та даром слов не говорит, но тут и она не знала, что думать. Турция далеко...
- Меня повезут туда! - спокойно отвечала Лариса.
- Кто же, милая, повезет-то? Твой папаша?
- Нет, вот что, Настя. При армии, за больными и ранеными ходят иногда монахини и другие женщины. Я сделаюсь сиделкой. Я уже об этом думала. Туда принимают только тех, которые уже сиживали в гошпиталях. Я поступлю здесь в главную сухопутную гошпиталь, где Саня учится, и там научусь ходить за больными. Теперь уже у нас нужны сиделки: вон что начинается в Москве! Меня примут. А там я попрошусь в армию. А тут я теперь не жилица на белом свете!
