— Но ведь в Англии его считают героем!.. — возмутился МакКрэкен. — Величают Лоуренсом Аравийским, Повелителем Пустыни.
— Этого никто не отрицает, — согласился собеседник. — Мужик он крутой. Беда только в том, что мужское достоинство не дает ему покоя.
— Какое разочарование!
— Почему же? — хмыкнул американец. — Его послали в пустыню трахать турок, и он действительно так или иначе потрахал их немало.
— Вы ничего не воспринимаете серьезно.
— И слава богу! — парировал Эйнджел. — Представляете, если бы я серьезно отнесся к тому, что сижу тут посреди реки, в которой того и жди поднимется вода, неподалеку, возможно, рыщут дикари, готовясь съесть меня на полдник, а один шотландец, который клянется, будто знает, где в этих диких краях спрятано сказочное сокровище, составляет мне компанию. — Он вновь засмеялся. — Можно было бы с ума сойти, верно?
— Вы правы.
— Вот так-то!.. Сожалею, что открыл вам глаза на вашего кумира, но этому — открывать глаза людям — он посвятил большую часть своего времени, что вовсе не мешает вам и дальше им восхищаться. Он великий полководец и единственный человек из тех, кого я знал, кто не теряет самообладания, когда снаряды рвутся в трех метрах. Порой мне кажется, что в конце войны ему хотелось, чтобы его убили.
— Откуда у вас такая нелепая мысль? — живо поинтересовался шотландец.
— Понял по его поведению. Он потерял интерес ко всему, словно понимал, что с наступлением мира больше не будет Лоуренсом Аравийским, который знался с королями и принцами, и превратится в простого отставника, бывшего полковника, рыщущего по лондонскому Сохо в поисках сговорчивых мальчиков. О нем ведь и правда уже почти перестали говорить. Не помню, кто сказал: «Война пожирает трусов, мир — героев», но зачастую это так и есть.
— Вот вы во время войны были героем, а я что-то не вижу, чтобы мир вас проглотил, — заметил МакКрэкен. — Все по-прежнему считают вас Королем Неба.
— Ну, не таким уж я был героем и не такой уж я «король». Просто не сумел адаптироваться и предпочитаю взирать на мир сверху — возможно, потому что здесь, внизу, он кажется мне слишком сложным. — Он показал трубкой на реку. — И раз уж речь зашла о сложностях… боюсь, вода начала прибывать.
— Шутите!
— Это вы реке скажите. Десять минут назад вода не доходила до этой ветки, а сейчас она уже плавает.
— И что мы можем сделать?
— Ничего.
— Ничего? — возмутился пассажир.
— Именно! — настаивал американец. — Это как раз тот случай, когда пилот не в силах что-то сделать, ему остается только принять все, как есть. Если ты решил летать, то должен сознавать, что тобой всегда будут управлять стихии. — Он сокрушенно развел руками. — Если реке вздумалось унести самолет… пускай уносит! Главное, сохранить свою шкуру и копить деньги на новый самолет.
