Высокий, немытый и небритый Эрик выглядел как уголовник. Уголовником он и был. Побои, кражи, наркотики – он стал завсегдатаем варианта «накормим и обогреем» в государственной интерпретации. И это в двадцать-то лет.
Я об этом знал, потому что о новостях из жизни Эрика и о его арестах мне постоянно рассказывали. Как будто оказывали мне этим услугу. Как будто меня этим подбадривали.
Взгляд Эрика упал на меня, и он опешил. Он меня не искал. Ему просто захотелось съесть гамбургер… и вот те раз.
– Я не хотел, – прокричал он слова, которые с тех пор стояли у нас обоих в ушах. – Мы оба знаем, что случилось.
Никакой злости, только боль. Он не мог бороться с ложью, хотя правда – кто бы мог подумать – была на его стороне. Он ткнул пальцем в мою сторону и направился ко мне, за прилавок. Гленн рванулся ему навстречу. Эрик, намного крупнее и выше Гленна, который даже в двадцать оставался низеньким и плотным, узнал старого врага и бросился наутек.
Оцепенев, я ошеломленно глядел в подъездное окошко. Гленн бежал за Эриком – хотя бежать должен был я, – а тот удирал огромными скачками, словно загнанный зверь.
Эта случайная встреча и мое ошеломленное оцепенение заново всколыхнули то, что все эти годы таилось во мне. Я знал, кем он был в тринадцать, и всегда знал, кем станет. Все знали. Но он ведь разглядел во мне что-то родственное, хотел, чтобы мы вместе вдыхали бензин, метали ножи, а там, в палатке, даже предложил мне разделить с ним сестру. Я посчитал, что своей ложью порву с ним, но сам стал частью его истории, заплаткой, пришитой к ткани, из которой была соткана его жизнь. Он мог обвинить меня во всем, что с ним стало, и мне нечего было сказать в ответ.
Гленн выдохся. Возле перекрестка он согнулся пополам, опершись руками на колени и переводя дыхание. Машины притормаживали, водители вглядывались, но, тем не менее, продолжали ехать. Эрик завернул за угол рядом с магазином автозапчастей и скрылся из вида. Я больше никогда его не видел.
Гленн вернулся в забегаловку.
– Прости, чувак. Должно быть, он привык удирать от копов. Если бы я его догнал, то впечатал бы этого ублюдка в асфальт раз и навсегда.
– Не стоит, – сказал я и потрепал его по плечу. Потом вернулся к своим тарелкам.
Стал бы Гленн винить меня, если бы знал правду?
Как-то раз мы снова сидели на куче щебня. Рядом стояла моя тачка – «корсика», купленная за пятьсот долларов, заработанных мытьем машин. Мне только исполнилось шестнадцать, мы отмечали.
