В такой ситуации отсутствие богословской и церковно-исторической оценки творчества и деятельности писателя приводит к существенному непониманию истоков и мотивации этой проповеди Л. Н. Толстого, которой он посвятил последние 30 лет своей жизни.
Отсутствие ясных исследовательских и методологических критериев делает невозможным адекватное сопоставление взглядов писателя с христианским учением. В результате в исследовательской литературе можно выделить две крайности: либо религиозно-философское творчество Л. Н. Толстого признается христианским и даже православным по своему содержанию (и тогда возникает вопрос, почему же Церковь не признает его «своим»), либо, наоборот, констатируется, что оно не несет в себе никакой религиозной основы (и тогда делается вывод, что для христианской науки оно не представляет никакого интереса). Однако этот последний вывод очевидным образом противоречит отмеченному выше факту колоссального влияния Л. Н. Толстого на своих современников именно в последний период своей жизни.
В значительной степени эта методологическая беспомощность связана с тем обстоятельством, что содержание таких понятий, как «христианская жизнь», «духовная жизнь», «христианские ценности», «евангельское учение», в современном российском научном сообществе подверглось значительной трансформации, а иногда и прямому искажению. Абстрактные гуманистические установки размывают границу между христианской святостью и явлениями, часто ей совершенно противоположными. Именно поэтому становится крайне актуальным вопрос о специфике и роли богословских и церковно-исторических методов в гуманитарных исследованиях. Только возвращение к истокам христианского, православного богословия, к научно выверенным принципам изучения истории с христианских позиций дает возможность адекватно воспринять художественное и философское творчество Л. Н. Толстого.
Это творчество возникает в определенном интеллектуальном климате и воспринимается в контексте определенного круга идей. Другими словами, можно утверждать, что философские взгляды Л. Н. Толстого не только явились результатом его личного религиозного кризиса, но во многом стали отражением тех сложных социальных и культурных процессов, которые имели место в России во второй половине XIX в. Исследование особенностей этих процессов представляет важную научную задачу, которая особенно актуальна в свете многолетнего безальтернативного торжества в жизни и науке атеизма и игнорирования специфики богословской методологии.
