В его ухмылке столько презрения, что каждому ясно: для реб Шмуэля-Муни все — лишь прах земной, если это только не хомец[91] на Пейсах. О чем бы ни толковали, реб Шмуэль-Муни заявляет, что именно в этом деле он — самый большой знаток и крупный авторитет. Говорят о женских проблемах, а он поглаживает бороду и советует другим законоучителям не перечить ему: «Положитесь на меня. Это по моей части». Зайдет на бойню, когда там раздувают коровьи легкие, глянет мельком и тут же решает: «Положитесь на меня. Это по моей части». Даже в канун Суккоса, когда местечковые раввины толпятся у прилавков, щупают эсроги[92] и разглядывают лулавы[93], реб Шмуэль-Муни принимается с видом знатока исследовать кончики лулавов и распоряжается: «Мейсегольский раввин, возьмите этот! Бейсегольский раввин, берите тот! Положитесь на меня, это по моей части!» Раввины буквально млеют от желания спросить его, с каких это пор он стал таким знатоком во всех областях. Чешутся языки у раввинов, но они сдерживаются: как-никак — виленский законоучитель, как-никак — заводила в вааде… Единственный, кто не теряется перед ним, — это реб Лейви Гурвиц. Когда реб Шмуэль-Муни начинает свое «положитесь на меня», реб Лейви тут же перебивает его: «Политика — по вашей части!» Реб Шмуэль-Муни в ответ не произносит ни слова, лишь ухмыляется и щурит глаза: мол, ничего не сказано. Реб Лейви ничего не говорил, а я ничего не слышал.
Такой же «золотой» характер и у обеих его дочерей. Всякий раз, узнав, что одна из подруг просватана, они усмехаются и щурят глаза: «Кого это там наша подруга берет себе в мужья?» Старший сын еще более высокомерен, чем отец. В письмах домой, похожих на комментарии к трактатам Талмуда, он прежде всего высмеивает с десяток авторитетов и лишь в заключение скромно просит выслать денег. Даже двое младших спорят со своим учителем из-за каждого слова. Из всей семьи реб Шмуэля-Муни только его жена никого не презирает. И чем чаще муж и дочери усмехаются и щурятся, тем заметней гаснет ее лицо и горбятся плечи.
Реб Шмуэль-Муни бежит в раввинский суд, где должно разбираться дело полоцкого даяна, но мысли его заняты более важными проблемами. Надо созвать большое совещание. До него дошла страшная весть: раввины-мизрахники из Вильны, Глубокого, Эйшишек и других мест собираются создать собственную ешиву! Они утверждают, что все нынешние ешивы сплошь заполнены агудасниками — от учащихся до учителей. И если приезжает учиться не агудасник, то ему создают такую обстановку, что он вынужден бежать. Нечего и говорить, что главы ешив не хотят давать зятьев раввинам-мизрахникам. Так говорят раввины из Глубокого и из Эйшишек. Глупцы! Он, реб Шмуэль-Муни, руководитель в Агуде и тоже не имеет зятьев. Ему прислали из Вашилешек приглашение быть там раввином, и такое же приглашение прислали ему из Леванешек
