— Все готово?
Декурион кивает. Они с Титом обмениваются приветствиями — как старые знакомые. Я сажусь верхом, натягиваю повод, жеребец переступает. Все, пора трогаться.
Центуриону подводят каурую кобылу.
— Проклятье, — говорит Тит. — Я так и думал, что тут какой-то подвох…
Тит влезает на лошадь без особого удовольствия. С недоверием смотрит на ее загривок. Все-таки он пехота, "мул", для него лошади — что-то совсем чуждое. Я сжимаю коленями бока жеребца.
— Поехали!
* * *
Спустя несколько часов, когда солнце начинает клониться к горизонту, мы прибываем на место.
— Легат, — декурион придерживает коня. Тот со злостью грызет удила. — Вот она, та деревня.
Я киваю. Спешиваюсь — ноги болят так, что я еле могу идти — и веду коня в поводу. От покосившегося частокола и заброшенных амбаров ложатся на дорогу вытянутые, угловатые, изломанные тени. Вечер. Лучи солнца пробиваются сквозь листву, все залито красноватым светом — словно это вода с растворенной в ней кровью. Негромко стучат копыта.
Заброшенная деревня. Место, где люди больше не живут.
Владение мертвых.
Туман скапливается в низинах. Сквозь прозрачную белесую пелену медленно прорастают стволы сосен.
Деревня — это правильный круг, огороженный частоколом. В центре огромный бревенчатый дом. Обычное дело для местных деревень, объясняет декурион. Марк — разведчик, поэтому знает о германцах больше, чем они сами.
Мы объезжаем дом по широкой дуге.
— Здесь мы их похоронили, — говорит кавалерист.
Ветер усиливается. Шелест листьев над головой становится тревожным. Словно предупреждает меня:
"Остановись, Гай. Ты еще можешь остановиться".
Перед моим лицом пролетает, кувыркаясь, желтый лист. Я поднимаю глаза — над общей могилой "мулов" Семнадцатого легиона, убитых здесь два месяца назад, шумят буки и ясень. Далекие сосны скрипят тоскливо. Жалуются на забвение.
Красно-желтый слой опавших листьев покрывает землю…
Скоро осень. Она уже здесь.
Я говорю:
— Центурион, вы со мной. Остальные — с декурионом. Марк? Выставьте посты и ждите приказа.
Декурион кивает. Он маленький и очень худой, и забавно смотрится на крупном испанском жеребце. Тот косит на меня лиловым глазом и дергает ушами.
Лошадям в деревне не очень нравится. Я их понимаю. Когда мы с центурионом остаемся одни, я говорю:
— Тит.
— Да, легат. — Центурион ждет. Конная поездка нелегко далась ему, лоб блестит в испарине.
Я говорю:
— Прикажи всадникам принести лопаты. Земля, похоже, затвердела.
Он медлит:
— Легат?
