Кожуховские маневры завершились в конце октября, и когда войска водворились на зиму в казармы, Петр стал обсуждать со своими советниками, как бы получше распорядиться этой армией на будущий год. Быть может, пришло время перестать играть в войну? Не пора ли обратить это новое выкованное им орудие против турок, с которыми Россия формально все еще находилась в состоянии войны? Письмо Гордона от декабря 1694 года свидетельствует о том, что какие-то шаги подобного рода рассматривались в ту зиму. «Я верю и надеюсь, – писал шотландец другу в Европу, – что ближайшим летом мы кое-что предпримем к выгоде христианства и наших союзников».
Петру было двадцать два года, он достиг расцвета молодости и мужественности. Тех, кто впервые видел царя, больше всего в его облике поражал рост: монарх дорос до шести футов семи дюймов и возвышался над всеми окружающими – не забудьте еще, что в те времена люди в среднем были ниже, чем теперь. Однако фигуру его скорее можно назвать угловатой, чем пассивной. Для своего роста он был необыкновенно узкоплечим, руки же имел длинные с сильными, загрубелыми, мозолистыми от работы на верфи ладонями, которые он любил всем показывать. Лицо его в те годы оставалось еще по-юношески округлым и было почти красиво. Он носил небольшие усы и не надевал парика, предпочитая собственные прямые темно-каштановые волосы, немного не доходившие до плеч.
Но самой выдающейся его чертой, даже более удивительной, чем рост, была титаническая энергия. Петр не мог ни спокойно сидеть, ни подолгу задерживаться на одном месте. Он так быстро ходил своим широким, размашистым шагом, что спутникам приходилось рысцой поспешать следом, чтобы не отстать. Если необходимость заставляла царя писать какие-то бумаги, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, склонясь над высокой конторкой. На пирах он мог усидеть за угощением не больше нескольких минут, после чего вскакивал посмотреть, что делается в соседней комнате, или выходил размяться на улицу. Эта потребность в движении делала Петра большим охотником до танцев. Пробыв в каком-нибудь месте некоторое время, он стремился переменить обстановку и мчался дальше, чтобы видеть новых людей, получать новые впечатления. Представьте себе человека, который всю жизнь был исполнен любознательности, вечно сгорал от нетерпения и пребывал в неустанном движении. Это и будет самый точный портрет Петра Великого.
Но в эти же самые годы молодой царь начал страдать досадным, нередко заставлявшим его испытывать мучительные унижения, недугом. Когда Петр возбуждался или напряжение его бурной жизни становилось чрезмерным, лицо его начинало непроизвольно дергаться. Степень тяжести этого расстройства, обычно затрагивавшего левую половину лица, могла колебаться: иногда это был небольшой лицевой тик, длившийся секунды две-три, а иногда – настоящие судороги, которые начинались с сокращения мышц левой стороны шеи, после чего спазм захватывал всю левую половину лица, а глаза закатывались так, что виднелись одни белки. При наиболее тяжелых, яростных припадках затрагивалась и левая рука – она переставала слушаться и непроизвольно дергалась; кончался такой приступ лишь тогда, когда Петр терял сознание.
