— Так это значит, теперь ты останешься здесь навсегда? — спросила Партэния.
— Иногда мне кажется, что я отсюда никогда и не уходила, — сказала Леда.
И где-то далеко играла музыка, смеялись танцовщицы и резвились сатиры…
История пятнадцатая. Крупицы себя
Когда-то Мэл Симондс был хорошим писателем. Когда-то его любили, ждали выхода новой книги. Когда-то критики отзывались о нем положительно, и как-то раз он получил в подарок от признанного миром старого писателя золотое перо. В тот далекий день Симондс был польщен и озадачен. Ему было двадцать. Он послал этому седому мамонту литературы свой рассказ и получил не только ответ с пожеланием успеха и похвалой, но и золотое перо. Позже, много лет спустя, когда хозяин пера был давно мертв, Мэл хотел купить чернил для своего золотого подарка. Но мысль эта так и осталась мыслью, к тому же в творчестве Симондса наступил кризис. Мир, который прежде распускался и оживал на страницах его книг, погас, погиб.
Сначала от прогоревшего автора отвернулись читатели, затем пришли отказы от издательств. Наступила ночь: темная, непроглядная. Годы, потраченные на творчество, вспыхнули, превратились в прах. И вместе с ними в прах превратился, казалось, весь мир. Ничего не осталось. Лишь чертово золотое перо — подарок великого мертвого мастера. Оно лежало на рабочем столе. Мэл Симондс так сильно привык к нему, что уже не замечал — оно просто было частью этого рабочего места и все. Мэл просто смотрел на него и думал, что скоро жизнь оставит его. Эта ставшая вдруг ненужной жизнь.
Нет, он не собирался совершить самоубийство. Порез на руке был случайностью, но Мэлу нравилось смотреть, как кровь растекается по пыльному столу, и представлять, что это конец. Он подумал, что было бы неплохо оставить предсмертную записку. Взгляд заскользил по столу в поисках ручки или карандаша, зацепился за золотое перо.
«Почему бы и нет?» — подумал Симондс.
Он взял чистый лист, макнул перо в собственную кровь… Но что писать? О чем говорить? Мыслей не было. Предсмертных мыслей, которые можно было бы оставить друзьям и родным. Как не было друзей и родных, пожелавших бы услышать эти мысли. Но чистый белый лист все еще ждал. И ждало перо, на котором высыхала кровь.
«Значит, будем писать», — сказал себе Мэл Симондс.
Первые строки вышли кривыми и неуклюжими, но потом рука привыкла к перу. Мэл не думал, нет, он просто писал, пока не наступило утро, пока рана на руке не перестала кровоточить, а кровь на столе не засохла. Мэл так и не понял, что у него вышло: рассказ, мемуары, просто бред…
