Олеся не стала работать в «Экзерсисе», зря даже Марат Анатольевич выписывал ей премии ко всем праздникам. Олесин голос жил и живет совершенно отдельно от нее. Приятный, глубокий, нежный, волнующий, смешливый – разный. Олеся теперь озвучивает самых известных звезд мирового кино, работает в дубляже. Отлично зарабатывает, может собой гордиться. Только вот никто не видит ее огромных глаз, миловидного личика, никто не знает, как она умеет плакать на сцене, сколько у нее актерского нерва, как хорошо она танцует и поет… Но самые яркие голливудские звезды говорят по-русски ее, Олесиным, голосом. Тоже неплохо.
Тогда мы этого ничего не знали и знать не могли и тягались из-за каждой новой роли. В детском спектакле мы с Олесей, очень разные, похожие только по росту и темпераменту, играли Олю и Яло – девочку, попавшую в волшебную страну, и ее отражение в зеркале. Я была отражением.
В книжке и пьесе Яло капризна и глупа. Из-за нее-то девочки и попадают во все неприятные ситуации. Но у нас получилось как-то наоборот. Природа взяла свое, и Оля, которую играла Олеся, была нетерпима, капризна и вызывала мало сочувствия.
– Что у тебя с директором? – абсолютно не стесняясь, как-то спросила Олеся, когда мы сидели под большой пыльной тряпкой во время детского спектакля.
Была там такая сцена. Мы прятались от злых героев. Дети видели, что мы сидим под тряпкой, на которой был нарисована трава с цветами, бабочками и ежиками, а злые герои – нет, даже не подозревали.
– У меня? С директором? Ничего, – удивилась я.
– А почему он так странно на тебя смотрит? Он приезжал к тебе?
– Да с чего ты взяла?
– Монтировщики сказали.
– Монтировщики?!.
Я судорожно стала соображать, кому из монтировщиков Никита Арсентьевич мог сказать, что собирался ко мне приехать, ведь он только собирался, и кто все переврал и зачем…
– У него жена, нехорошо… – продолжала Олеся. – Я вот тоже своему мужу говорю: «Конечно, я сижу с ребенком, а ты бегаешь по бабам…»
Я не стала спорить с Олесей, напоминать, что с мужем она то ли не была расписана, то ли уже развелась. Она сама в первый же день рассказала об этом «совести» нашего театра Валере Спиридонову, который подошел к ней знакомиться, ласковый, пухлый, обходительный…
– Нет, у меня ничего с ним нет…
– Нет? – Олеся остренько взглянула на меня. – Ну ладно. Побежали!
Мы выскочили и стали играть дальше, а в перерыве Олеся неожиданно рассказала о себе – как несколько лет назад она сидела дома, то есть в общежитии, в июле месяце и страдала от одиночества. Я хотела спросить, почему она сидела в июле в Москве, не поехала к родителями, которые жили где-то под Пермью, но не решилась, неудобно.
