Блю автоматически включил телевизор и упал в свое любимое кресло, старое и огромное, которое было постоянной принадлежностью комнаты с тех пор, как он себя помнил. Это было кресло отца. В мигающем голубом свете телевизора он задремал, а потом и крепко заснул. И как это часто случалось, когда он не оглушал себя выпивкой, ему приснился сон. Длинный, тускло освещенный коридор с закрытыми дверями по обе стороны. Блю ощутил давящее, горькое чувство потери, когда посмотрел на эти двери. Если бы он только знал, какую из них открыть. Он открыл одну, и там был его брат.
— Эй, забияка, — сказал Джек, и "ежик" на его голове засверкал в лучах солнца. — Блю со вздохом облегчения опустился в кресло у окна.
— А я думал, что ты мертв.
А потом он увидел, что его брат на самом деле был мертвым.
Он подскочил и проснулся, рассыпав чипсы по всему полу. Долго панически моргал, а слишком яркая, живая картинка сна не исчезла. Боже, как он ненавидел этот сон! За каждой дверью одно и то же: его мать, его жена. Он провел ладонью по лицу. По крайней мере спящий мозг не показывал ему отца.
Сквозь открытые стеклянные двери донеслась музыка, которая вместе с ветерком прилетела со стороны реки. Не останавливаясь ни на секунду, Блю встал и пошел на звук, как лунатик, все время понимая, что его притягивает безмятежность, с которой Элли играла с собакой. Он пошел босиком по лугу, привлекаемый печальным женским голосом, который пел блюзы. Временами эта музыка была единственным его утешением.
В открытую дверь домика он увидел Элли, раскачивавшуюся в танце. Она стояла посреди комнаты с листком бумаги в руке, как будто поднялась, чтобы сделать что-то, и оказалась захваченной музыкой. Она как будто стала частью ее. Ее плечи, голова и руки двигались нежно, легко, словно скользя по течению темных нот. Блю стоял на глинистой земле и наблюдал за ней, опустив руки, не в состоянии ни войти в дом, ни уйти вообще, зачарованный музыкой и беззаботной душой женщины, которую он, не должен был желать, но почему-то желал.
В голове Элли проносились самые разные образы. Она стояла посреди комнаты и раскачивалась под музыку, позволяя духу Мейбл поселиться в ее теле. Она была уже не самой собой, а шестнадцатилетней негритянкой, которая танцевала в музыкальном клубе. Платье из искусственного шелка скользило по ее голым ногам. Она пыталась услышать смех Мейбл, ощутить его заразительный огонь но даже в музыке и танце он не материализовался. Со вздохом она опустила плечи и, открыв глаза, снова стала Элли.
