— Ох, по-моему говоришь, по-моему! Тоже не один раз слыхал про это. Нет, мене пужать не надо. Я пужаный, я на целину когда поехал, нагляделся, натерпелся всего, ничего, не пропал, вкалывал дай бог, всегда впереди всех был. Тогда никто не пужал.
Валька убрала тарелки, поставила посередке стола большую сковородку с рыбой. Пожарила в каком-то соусе, не сухая рыба получилась, а в подливке, сочная и вкусная и чуть-чуть поджаренная с боков. Умеет. Это уж с Сибири, наверное!
— Ну берите еще, — уговаривает Валька. — Ты ж, Сережа, почти не ел.
— Все, теть Валь, не лезет больше.
— Хороший кусочек найдет себе уголочек.
— Ну че пристала? Сам он знает — хватит или не хватит… Может, чайку по стаканчику?
Разлили чай, свежий заварила Валька. Стали пить.
— Паш, — Валька попросила мужа, — поставь пластинку, может, послухаем.
Пашка поднялся в Валькину комнату. А когда вернулся, сразу взяла за душу скрипка. Раздирает душу, жилы выматывает.
— Крейцеровая соната, слухайте.
Ну пошло, ну повело. Зарыдала, забилась скрипка. И правда, заплакать можно. Чай остывает, слушают. Пашка на этот раз вроде не слушал, а показывал, поэтому особо-то не расстраивался, он все следил за Сережей, а тот онемел.
— Тут вот что непонятно, — заговорил Пашка. — Слышишь: мучается душа или человек там, может женщина какая, мучается, колготится, бьется во все стенки, а выходу не найдет, нету выхода. Вот бьется, бьется, а потом ну прямо рыдать начинает. Что ж тут хорошего? Человек пропадает, гибнет на глазах. А тебе хорошо. Почему хорошо? Чего тут хорошего? Вот не пойму. Слухаю сколько, а не пойму. Судьба такая. Деться некуда. В энту сторону кинется — нету дверей, в энту кинется — нету. И что же? Падает, плачет, рвет душу. Вот что делает! Выколачивает всю грязь из души. А мы, дурачки, ну мы не виноватые, ничего этого даже не подозревали. Для нас этого не было́. Теперь хочь и поздно, а открылось. Че ж мене не радоваться, раз открылась такая жизнь?
— Давайте на другую сторону переверните, — сказал Сережа.
— Другая сторона чудок похуже. Не было́ бы первой стороны, можно вторую слухать, а после первой вторая чудок похуже. Уже не то. Другой раз я тебе поставлю сразу вторую сторону. А счас ты эту запомни. Ну что, покурим?
Вышли за ворота. Под навесом винограда сели в беседке. Закурил Пашка, сходил в дом, вынес игрушечную клетку из серебристой проволоки, а в клетке сидит на жердочке птичка, соловей. Повесил клетку на передней стенке дома, на фасаде, и вот только дошел до беседки, как залился, зачвикал, защелкал этот соловей. Сережа оглянулся. Поет. Ты ж гляди, поет! Чистый соловей. Вот чудеса. Перестанет, помолчит и снова зальется, защелкает. Сколько колен делает! Как живая.
