— Ну, хорошо, — произнесла она неуверенно, хотела что‑то добавить, но махнула рукой и ушла в дом.
Аслан остался стоять на веранде. Он поговорил с женой, с Сусанной и не пришел в ярость! Такого не случалось уже много лет. От радости он поцеловал бейсбольную биту.
Сусанна ходила по дому и не могла понять, почему ей так тревожно. Вроде бы произошло то, чего она добивалась, муж исправился. И даже подарил серьги, надо, кстати, их забрать. Сусанна снова вышла на веранду, Аслан стоял на той же точке с закрытыми глазами и гладил биту. Она молча отобрала у него коробочку, перевязанную лентой, и вернулась в дом. Наркотики, подумала она. Точно! С чего бы еще он был такой странный? Эта мысль почему‑то вызвала в ней радость. Злоба, привычная как домашние тапочки злоба, уютно закипела в крови. Муж‑наркоман возвращал ее в привычную картину мира. А если нет? Если он трезвый? Заботливый порядочный муж в эту картину не вписывался. Раньше он мотал ей нервы, но ее внутренний мир, устойчивый, осмысленный внутренний мир оставался ее владением, неприступным для паразита‑мужа. Теперь он ухитрился влезть туда своими волосатыми руками и все сломать. Он покусился на самое святое — на ее право страдать. Лишил ее жизнь смысла. Хотя, если воспринимать это как атаку в их семейной войне, то чем это не повод разозлиться и восстановить душевную гармонию. Получался замкнутый круг. Раздираемая этими противоречивыми чувствами, она бродила по комнатам, не зная, куда себя девать.
Аслан тоже бродил по балконам своего дворца и представлял, как сейчас они всей семьей сядут за стол и будут разговаривать, смеяться… В кармане зазвонил телефон. На экране высветилось имя главы администрации: «Борщ Константин». Дворец блеснул алмазными шпилями и растаял.
Вести трактор оказалось не сложнее автомобиля. Антон быстро освоился и даже был горд собой, как всякий мужчина, покоривший новую машину. Он поглядывал то на дорогу, то на Дуню, то на корзинку с миллионом. Прялка подпрыгивала на ухабах, Дуня взвизгивала. День перевалил за середину, и они остановились пообедать.
Дуня больше не мучала Антона подобострастными расспросами и перешла от слов к делу. Она расстелила на травке вышитую салфетку, сервировала ее черным хлебом, ветчиной, сыром, маринованными грибочками, помидорами и солеными огурчиками. «Сиди, Антон, я все сама сделаю», — приговаривала она. Ловко, думал Антон, давно бы так. Вот это ее истинное призвание, глядишь — и составит счастье какого‑нибудь неприхотливого приземленного типа. По настоянию Дуни он сполоснул руки — она поливала из бутылки, а потом сама насухо вытерла платочком.
