После душа каждый мой шаг был выверен, как шахматный ход. Вытирание, складывание полотенца, развешивание — всё прошло как по маслу, кроме прически. Я твердо решил не приглаживать волосы — провести разок щеткой, потом встряхнуть, чтобы, когда высохнут, получился чубчик. Я проделывал это тысячу раз, но сегодня они не приняли того простецкого вида, которого я достигал всю жизнь практически любым взмахом головы. Однако я мысленно приготовил себя к этой неопределенности. Если я решил создать прическу взмахом головы — следует принять последствия взмаха головы. Я мог бы, конечно, взять расческу и начесать их до совершенства, но не стал.
Брайен появился незадолго до восьми тридцати, и хорошо, потому что к этому времени я уже двадцать две минуты простоял неподвижно у двери, главным образом, чтоб избежать складок. И Брайен, и я были одеты одинаково, только на нем был галстук. Синий верх, бурый низ, единственное различие — лишь в дизайнерских экстравагантностях. Воротник на моей белой рубашке был прострочен; на его — не был. Мой пиджак был из полиэфира, его — из шерсти, лоск у обоих был одинаковый.
— А галстук? — спросил он.
— А надо? — спросил я.
— Думаю, да, — сказал он.
Я подошел к шкафу и извлек свой единственный галстук. Галстук, настолько уродливый, настолько старый, настолько широкий, настолько неподходящий, настолько грубый, настолько замызганный, что Брайен заставил меня надеть свой.
— Пошли, друг, — сказал он, и мы тронулись. — Сочинение не забыл? — спросил он.
— Нет, и запасные копии из "Кинко" тоже с собой, на всякий случай.
Я сложил свою речь повдоль и поместил в нагрудный карман. Вследствие чего крохотный уголок белой бумаги выглянул из-за лацкана, и я нервно заправлял его обратно каждые три минуты до конца дня.
Брайен загнал машину на выездную дорожку, и мне было легко в нее сесть, поскольку не пришлось переступать бордюр. Я повесил пиджак на плечики и разместил их на крючке над задним сиденьем. Брайен вовлек меня в навигацию, вручив карту с объяснением:
— Поедем по Десятому до Пятого на Диснейленд, там налево по Оранджвуд. Так сэкономим время, потому что от Диснейленда, и без пробок.
Он задним ходом выехал на проезжую часть и велел мне пристегнуться, но этого я, правда, не мог. Ремень пересек бы мою грудную клетку и оставил широкий отпечаток на моей накрахмаленной белой рубашке. Я напряг ноги, упер их в пол и приподнял корму в воздух. Так я удерживал распростертое положение, и только мои плечи касались спинки сиденья. Я не знал точно, зачем это сделал — то ли чтобы не измять одежду, то ли чтобы не впасть в кому. Ответ пришел позже, когда мои ноги устали, и я потихоньку опустился в сидячее положение, и ничего не случилось: я не лопнул, не потерял сознание, не умер. Но не мог отделаться от мысли, что мои брюки хаки скоро прорежутся вокруг ширинки морщинами.
