— У меня "Красного быка" нет, но я знаю, у кого есть.
Я извинился и отправился к Брайену и Филипе, несмотря на протестующее "ну что ты!" Клариссы. Заглянув в квартиру, я увидел распластавшего на диване Брайена — челюсть у него была опущена как крепостной мост. У меня не поднялась рука его будить. Я вернулся к себе и обнаружил, что Кларисса сидит на стуле и смотрит в пол. На ней была строгая розовая блузка, которая придавала ей пышущий вид, словно бы Норман Рокуэлл вздумал нарисовать "подружку месяца". Румянец на щеках лгал о ее настоящем возрасте. Лицевые углы ее были нежны — нечто розовое перетекало в другое розовое, и невзгоды, выпавшие ей на долю, никак не читались. Казалось, она твердо решила остаться невинной, отстать от жизни, несмотря на то что жизнь безжалостно тащит ее за собой. И все мои догадки подтвердились, потому что она подняла на меня глаза, попыталась сказать: "А как твои дела?" Кое-как выговорила это, но продолжить не смогла. Она снова уставилась в пол, и я пропал. Я сел. О, этого всего было довольно, чтобы я полюбил ее, ибо я не ошибся, я понимал ее каждую секунду и рвался на выручку. Мне даже не надо было знать, что конкретно ее мучает: ее голос сорвался, и я без труда истолковал это как знак первородной печали, которая носится в воздухе и в самые счастливые дни нашей жизни.
Кларисса не стала просить прощения за то, что ей изменил голос, и это означало, что на эти считаные мгновения между нами протянулась нить. Ее извинения были способом соблюдать дистанцию и формальности. Она повернулась к окну и подалась немного вперед, чтобы видеть тротуар. Я понял, что скоро расположусь так, чтобы видеть, на что она смотрит. Похоже, всё было в порядке, и с легким вздохом Кларисса повернулась ко мне.
— Иногда, — сказала она, — я чувствую, что побывала в раю, а потом меня снова отправили на Землю. Я видела, как всё должно быть, а теперь вижу жизнь, как она есть. — И опять отвернулась.
Я встал, скрестил руки на груди и прислонился к стенке. И увидел, как по улице идет иссиня-черноволосая женщина, держа за руку мальчика, которого я видел с ней в торговом центре, — и я подумал: зачем Клариссе, раз ей есть с кем оставить ребенка, нужно, чтобы они таскались за ней по ее рабочему маршруту? Слушая Клариссу и следя за бессюжетной драмой на улице, я заметил, как из-за угла вывернул черный "мерседес" и проехал мимо. Я это отметил, потому что за последнюю минуту видел его уже второй раз, и он явно шел на пониженной скорости. В этот раз, когда он проезжал мимо, черноволосая женщина его увидела и отступила на несколько шагов назад. Машина остановилась и дала задний ход. Кларисса увидела, что я смотрю в окно, и в испуге повернулась ко мне. Машина уже небрежно, наискось, стояла на улице. Водитель вышел из нее и, оставив дверцу открытой, направился к женщине с ребенком. Он был ухожен, как свежеподстриженный газон. Аккуратная бородка обрамляла лицо, седые короткие волосы окаймляли лысину. На нем был отлично сшитый темный костюм и снежно-белая рубашка для контраста. Я слышал, как он вопит и бранится. Он был крепко накручен и распускался прямо у нас на глазах.
