Это был чудесный денек для них обоих: прохладный, ясный, напоенный свежим, упругим, легкокрылым ветерком, под стать тому, что так плавно гнал его суда в гавань залива. В лучах солнца Фаросский маяк полыхал странно-белым пламенем, и корабельщики, эти странники водных просторов, не нуждаясь в других путеводных звездах, издалека плыли на его свет сквозь ночь и туман. Море сияло чистейшей сочной лазурью, слегка волновавшей ажурно-белыми легкими всплесками пены; город радовал глаз калейдоскопом белого, зеленого, красного и золотого.
Диона с маленькой кошкой-богиней в руках прислонилась к оконному проему. Она не была уверена, что ей хочется разбираться в своих чувствах, признать, что, глядя на горстку римлян в тогах, она в первую очередь смотрела вовсе не на цветущего, рослого и статного мужчину, ведшего их ко дворцу, а искала глазами человека пониже, легче сложенного и более смуглого. Должно быть, он где-то сзади, погруженный в уединение своих мыслей, и это вовсе не было одиночеством; просто Луций Севилий предпочитал собственное общество всем остальным.
Если, конечно, он вообще был среди прибывших. Рим мог позвать его назад. Приданое сестер — о нем он сам говорил, — поместья, клиенты[15], другие обязанности и обязательства могли держать его вдали от Египта. Возможно, он не присоединился к свите по приказу самого Антония или решил остаться на судне, чтобы ускользнуть от докучных игрищ царей.
Точно так же, как ускользнула она сама — правда, на свой манер. Ей надлежало по-прежнему быть в зале, вместе с другими жрицами. Она сбежала под благовидным предлогом естественных потребностей и попросту не вернулась. Впрочем, при желании она еще успела бы спуститься вниз и увидеть, как встретятся Антоний и Клеопатра. Встреча может быть холодной, если того захочет — Клеопатра или сам Антоний задумает наказать царицу за самовольный отъезд из Тарса.
Впрочем, сейчас это не имело значения. Здесь, наверху, у окна, где теплые лучи солнца мягко зрели лицо, ее интересовало лишь одно: прибыл ли с триумвиром в Александрию Луций Севилий, гаруспик?
Как странно, подумала Диона, что до сих пор она ни о чем не догадывалась, не понимала, что с нею происходит. Она даже не слишком скучала по нем. У нее было достаточно дел: семья — нужно заботиться о Тимолеоне и навещать Андрогея, царица, которой следует прислуживать, и богиня, которой надо служить. Странные ощущения возвращались или когда она была в одиночестве, или когда пыталась уснуть: зыбучие островки воспоминаний — слово, взгляд, тень улыбки, изогнувшей уголки губ. Но ни одно из этих ускользавших видений до сегодняшнего дня не вразумило ее, не показало с неожиданной, не оставляющей сомнения ясностью, что у нее на самом деле на сердце.
