— А теперь ты в Риме. — Его рука медленно опустилась по ее животу, чтобы отдохнуть на холмике, по египетскому обычаю смазанном маслом. — У тебя действительно очень красивое тело.
— Только тело? А лицо? — Ее голос прозвучал очень мягко.
Антоний провел рукой по ее щеке.
— Для меня ты — красавица.
— Льстец, — произнесла Клеопатра.
— Говорят, ты живешь для того, чтобы тебе льстили, — заметил он.
Она засмеялась — в интонациях сквозило удивление.
— Очень остроумно! Ты портишь свою репутацию?
— Даже тупые солдафоны иногда острят.
Она поцеловала его в самую макушку — вьющиеся волосы уже начали редеть.
— Этот солдафон вовсе не так туп, как иногда кажется. Ты был бы блестящим подданным, дорогой мой. Но сможешь ли ты править?
Антоний посерьезнел. Лежа на роскошных простынях из темно-красного шелка, они смотрели друг на друга.
— Разве теперь я не правлю? — почти прорычал он.
— Конечно, — согласилась она. — Вместе с Октавием. Законным наследником Цезаря.
— Это действует тебе на нервы, не так ли? Ведь ты хочешь, чтобы законным наследником стал твой сын.
— Сын Цезаря, — поправила она.
— О, конечно, сын Цезаря. И твой тоже. Но Рим не желает, чтобы на троне сидел внебрачный ребенок!
— Мне это уже говорили. И не однажды.
В воздухе повисло тяжелое молчание. Их разговор звучал вполне обыденно, хотя они и лежали обнаженные, готовые в любой момент возненавидеть друг друга или снова заняться любовью.
— Послушай, — первым заговорил Антоний. — Я не могу дать тебе Рим. Пока не могу. Им правит Октавий. Но Восток — весь Восток — будет моим. Там я стану могущественным правителем.
— Для римлянина имеет значение только Рим, — подчеркнула Клеопатра, но он не обратил внимания на ее слова.
— Рим станем моим, когда я буду готов править им. Но сейчас я хочу получить Восток. И он станет нашим, как только мы объединим все восточные государства — кстати, и Парфию тоже — и создадим свою империю.
— Мы уже близки к этому, — заметила Клеопатра.
Антоний покачал головой.
— Парфия не подчиняется нам с самого начала, так же как не подчинялась Александру. Он вторгся в эту страну, и на этом все закончилось. Я сделаю то же самое, но смогу удержать в своей власти. Великому Александру это не удалось. Он слишком рано умер.
— Но прежде, чем завоевать Парфию и Персию, он освободил от персидского гнета Египет. Не думаешь ли ты, что мы нуждаемся в освобождении от собственной свободы?
— Мне нужен Египет, а Египту необходим я. Но я не позволю Риму поглотить его, а за это ты поможешь мне завоевать Парфию.
