Диона тихонько вздохнула, едва слышно, однако Клеопатра обладала острым слухом.
— Что, мой друг? Я нагнала на тебя скуку?
— Нет, — попыталась солгать Диона.
— Мы ведь пришли сюда с определенной целью, а я трачу время на пустую болтовню. Я слишком много говорю. Тебе давно следовало бы остановить меня.
— Но слова не причиняют вреда, — ответила Диона, — именно слова изгоняют из него злых духов.
— И ты тоже? — бесстрастно поинтересовалась Клеопатра.
Диона пожала плечами. «Нет», — подумала она, но не произнесла этого вслух. Нет, Цезарь не стремился добиться ее, точнее, не так страстно, как царицы. Диона восхищалась Цезарем, его остроумием. Ей нравилось проводить время в его обществе, однако она находила его слишком холодным, впрочем, как и всех римлян, — их беспокоило лишь собственное благополучие, они во всем искали свою выгоду. Цезарь мог бы неоценимо много значить для Египта, но выбрал Рим — и Рим убил его.
Клеопатра положила обе руки на саркофаг — длинные, прекрасные, с тонкими, сильными пальцами, без колец. Здесь, где царила смерть, украшения ни к чему. Диона ощутила дуновение ветра, хотя все двери и окна были наглухо закрыты. Казалось, все вокруг задрожало: цветы, свежие и увядшие; амулеты из камня, кости и металла; вино и хлеб; маленькие статуи бога, поразительно схожие с лежащим в гробнице. Трепетали лепестки цветов — будто кто-то касался их. Одна статуэтка упала на серебряный поднос — металл откликнулся глухо, словно звон далекого колокола.
Диона вздрогнула от этого жуткого звука и тут же упрекнула себя: она просто глупа. Здесь сейчас явилась высшая сила. Не могла не явиться. Свидетелями тому были мертвый Александр, Клеопатра, полная жизни, и сама Диона, жрица Исиды в Двух Землях, голос богини с самого детства, одаренная таинством магии богаче всех смертных женщин. Высшие силы всегда защищали ее, даже вопреки ее собственной воле; оберегали и от гнева Клеопатры.
Царица воскуривала ладан в золотой кадильнице — сладкий дым устремлялся в небеса, — лила вино из золотой чаши в золотой кубок и произносила имена высших сил и богов одно за другим. Диона лишь шептала слова вместе с ней. Это был не ее обряд, не она выполняет его. Здесь она лишь друг, вторая жрица.
Клеопатра воззвала к богам, вернулась к саркофагу и снова положила на него руки.
— Дай мне знак, — произнесла она своим сильным, низким, вкрадчиво-сладким голосом. — Укажи мне путь! Мой Осирис умер. Мой Гор[5], мой Цезарион, еще дитя, и у него нет отца. Царство мое — Две Земли — будет завоевано римскими стервятниками, если каждый из нас не станет сильнее, чем раньше.
