2. Определения «либерал», «консерватор», «западник», «славянофил» без уточнений представляются мне терминами-пустышками, давно не покрывающими реального размежевания. В чистом виде такое усеченное самоопределение может быть либо возрастным, либо клиническим. А в качестве ярлыка проистекает из лени (нас много, времени мало) и непродуктивно. Серьезная межа по существу проходит, на мой взгляд, только между либеральными консерваторами (для которых «свобода» и «память» одинаково значимы, в той или иной пропорции) и людьми «кесаря» (будет он белый, красный, красно-коричневый или обрезанный, им один черт, они покрасятся и обрежутся; Россию же они и вправду любят – ровно так, как блохи собаку). Остальные – либеральные и патриотические «трещотки» – это хворост истории, годный только на растопку. В чем и состоит их главное веселье, поскольку трудиться сообща они не хотят или не могут. Поскольку существует еще «молчаливое большинство» – без ясных взглядов, с одними настроениями и установкой на нормальную жизнь, «не хуже, чем у соседей». В литературной области никакого «нового идеологического размежевания» я не вижу, а вижу конкуренцию на почве братания у кормушки. Все 1990-е просидевшие в голодных резервациях люди «кесаря» (или «государевы холопы», цвет их знамен не имеет ни малейшего значения) сделали из своих взглядов «товар» и стали выходить с ним на рынок – как Проханов, Лимонов, геополитики всякие. Что это, как не разоружение перед ненавистной консумеристской цивилизацией? Стон о диктатуре у них песней зовется.
3. Что же касается литературы не как области, а как ценности, здесь все обстоит существенно иначе. Во-первых, в мировой литературе достижения так называемых реакционеров отнюдь не меньше достижений «революционеров». Что же касается литературной критики (если это не публицистика, т. е. пропаганда, а именно критика – работающая со смыслами и формой литературных высказываний), то для меня лично вопрос, каких общественно-политических убеждений придерживается критик, имеет значение, может, немногим большее, чем левша он или правша. Критерий один: и то, как он пишет, и то, о чем он пишет (в меньшей мере), должно быть талантливо. Талантливые произведения всегда умнее и глубже собственных авторов. Другой вопрос: где их столько взять? При том что холопья психология сужает и блокирует саму возможность их появления. Талант в отличие от способностей по определению обязан и может быть только неконформистским, точнее, внутренне, органически свободолюбивым. Остальное – позорное ремесло надсмотрщиков или нахлебников. Не поклоняющимся «кесарю» настоящим почвенником на моей памяти был только покойный Панченко. У него были острая мысль, чувство слова и кругозор. А охотнорядцев, велеречивых и дремучих, крикливых люмпенов, как, впрочем, и либеральных попугаев, я просто не в состоянии читать – смысла не вижу.
