Вошел половой.
– Кто стоит в соседнем нумере? – был мой первый вопрос.
– В соседнем-то-с? – отвечал он, почесав затылок… – Статская советница Поджогина с дочерью-с.
– Поджогина! – почти вскричал я, с удивлением услыхавши имя моих московских знакомых.
Очарование почти разлетелось. Я знал эту девочку, которой голос произвел на меня сегодня странное впечатление, похожее на щекотание; я видел ее часто в разного рода кружках, куда имел привычку ходить от скуки, живя в Москве; она была пансионерка, и притом Поджогина! Она держалась прямо, танцевала с неизменно настроенной улыбкой и с казенными фразами на устах, танцевала прекрасно – с целию найти мужа!
– Барыня-то заболела, что ль, бог ее ведает, только что с неделю позажилась здесь, – продолжал половой, и понес целую историю.
Я не слушал.
– И дался тебе этот «Гамлет», матушка, – послышался за стеною резкий голос, – уж ты и в Москве-то мне им надоела; вот дело другое – «Морской разбойник»,[4] ну, того бы я и сама еще посмотрела.
Я не знал еще, в чем дело, но слово «Гамлет» заставило меня ждать с нетерпением ответа.
– Да ведь скучно же сидеть здесь, – послышался голос дочери.
У меня отлегло от сердца… я так и ждал восклицания «ах» и «прелесть, душка Гамлет», – что расстроило бы меня на два дня с половиною. О лучше, в тысячу раз лучше эта наивная жалоба на скуку, чем наклеивание на себя вздорной сентиментальности и восхищение тем, чего не понимают! Я готов был благодарить эту девочку за ее ответ, за то, что она не взяла его целиком из какого-нибудь серобумажного романа.
– Да ведь я тебе говорю, Леночка, что вот как только приедем в Петербург, Фома Ильич достанет ложу в итальянскую оперу: он уж обещал, он человек значащий.
– Хорош ваш Фома Ильич! – отвечала дочь с ребяческою досадою.
– Бог тебя знает, кто у тебя хорош; все дурны… Эх, Леночка, говорю я тебе всегда: не плюй в колодец…
Я заткнул уши; нервы у меня очень слабы, и всякий диссонанс действует на них слишком неприятно.
Но между тем любопытство заговорило во мне, я стал опять слушать.
– Ну поедем, поедем, – послышался опять голос матери, – ты знаешь, что я с тобой не могу совладеть.
Это откровенное признание мне очень понравилось, – я порадовался за дочь.
– Так пошлите же скорее взять билет! – сказала дочь.
– Успеем еще… ты думаешь, здесь Москва, что ли? – отвечала мать.
Билет! значит, здесь театр, значит, здесь дают «Гамлета», подумал я, – отчего же и мне не пойти в театр? ведь уж все равно; я столько раз был терзаем разными профанациями бессмертной трагедии, что быть еще раз истерзанным вовсе ничего не значит. Решено – иду в театр.
