– Писарь, который вечор приезжал сюда, не соврал нам, – продолжал Гаврило, – точно, грамота такая пришла из Питера! Мне земский оказывал; он и письмо барина видел…
– Да ты сказал ли управителю, о чем мир просит? – неожиданно вмешался Филипп, просовываясь вперед.
До той минуты он молча стоял в толпе и только прислушивался.
– Ругается, кричит, – вот те и все тут! ничего не сделаешь! – ответил Гаврило, разводя руками, – знай только кричит: «станового пришлю!..»
– Эка невидаль! – перебил Филипп, – присылай, пожалуй! Мы становому то же скажем…
– Как же, станет он слушать! Он, знамо, управительскую руку держит, – вымолвил Гаврило, – что скажет ему управитель – тому и быть…
– Это как есть!.. Что он скажет, – тому и быть!.. Эх-ма… – послышалось отовсюду на разные тоны.
– Православные! – заговорил опять. Филипп, с живостью обращаясь к толпе, – неужто взаправду разоряться? По-моему, вот что делать: самим к управителю ехать; выбрать из мира человек пяток и ехать… А коли не поможет, напишем тогда письмо к барину; из Коломны, по почте, чрез пять дней в Питер доставят… Это всего вернее… Помереть мне, коли все это дело не от управителя; помереть – коли барин об этом ведает…
Одобрительный говор пробежал в толпе.
– Православные! – крикнул ободренный Филипп, все более и более воодушевляясь, – выходи, братцы, кто к управителю поедет! Савелий, ступай сюда в круг, – обратился он к рослому смуглому мужику, стоявшему ближе других.
– Охотников без меня много… – проговорил Савелий, запинаясь и пятясь назад.
– Стегней, выходи! – крикнул Филипп другому мужику с оживленным, решительным выражением лица.
Живое и решительное лицо быстро скрылось в толпе.
– Кум Демьян, поедем! опаски никакой нет; удастся – ладно, не удастся – письмо написать можно; поедем! выходи, становись в круг!..
Но кум Демьян, шумевший до сих пор столько же, сколько сам Филипп, был, по-видимому, другого мнения. Он глухо пробормотал что-то, и с этой минуты никто уже не слыхал его голоса.
Филипп, у которого побелели губы, обратился еще к трем-четырем человекам, но так же безуспешно.
Толпою, где плечо одного чувствовало плечо другого, все надсаживали горло, выказывали смелость, решимость – и, казалось, готовы были города брать; но, странное дело? как только дело касалось каждой личности порознь, – едва требовалось проверить силу убеждений целого общества по силе убеждения каждого лица отдельно, – каждый, к кому ни обращались, напрямик отказывался действовать и даже назад пятился.
