Прежде он не встречал таких людей, как Грейс, – тех, кто видит мир во всем его многоцветье. Женщины всегда с ним соглашались. Все они были похожи друг на друга. Пока не появилась Грейс и не околдовала его, он не сознавал, как ему скучно с ними.
Лука так гордился ее талантом и естественностью, которую она внесла в его жизнь, что меньше всего хотел что-то переделывать.
Он любил Грейс такой, какой она была.
Теперь ей предстоит научиться быть образцовой сицилийской женой.
Сна у него не было ни в одном глазу. Откинув простыни, Лука встал и надел халат, осторожно просунул руку в перевязь.
Свет повсюду был погашен. Грейс и Лили не было нигде. Он открывал все двери подряд и чувствовал, как грудь больно сжимает тисками.
Лука вернулся в комнату Грейс. Чемоданы стояли на полу, явно распакованные. На раковине в ванной лежали зубная щетка и паста, в шкафчике – сумка с туалетными принадлежностями. Зайдя в смежную комнату, он зажег свет. При виде пустой кроватки у него екнуло сердце. На туалетном столике аккуратной стопкой лежали пеленки и всякие детские штучки, назначения которых Лука не знал.
Куда они подевались, черт возьми?
Он раздумывал, не стоит ли разбудить домашних и организовать поиски по всему дому, как в комнату вошла Грейс с Лили на руках и бутылочкой молочной смеси.
Она сразу же выключила свет, бесшумно прошла мимо Луки, устроилась с ногами в старом кресле-качалке и сунула соску в маленький ротик девочки.
– Я хочу, чтобы она поела и сразу заснула, – прошептала Грейс.
– Где ты была? – спросил он, тоже невольно переходя на шепот.
– На кухне, подогревала бутылочку.
Кухня находилась в другом конце особняка. Зимой на рассвете там всегда было жутко холодно.
– Почему ты не попросила кого-нибудь из слуг?
Даже в темноте он разглядел презрительную гримасу на ее лице.
– Все люди спят, кроме твоих охранников.
– Она всегда просыпается так рано?
Грейс кивнула:
– Если повезет, она поспит еще часика два. Я боялась, что после путешествия малышка долго не сможет успокоиться, но она заснула практически сразу.
– В будущем я поручу кому-нибудь греть молоко.
Она закатила глаза:
– Лучше я принесу к себе в комнату чайник и миску.
– Есть персонал, которому я плачу деньги.
– Лука, я не собираюсь с тобой спорить. И не собираюсь никого беспокоить.
– Тебе не кажется, что ты уже споришь?
– Значит, ничего не изменилось. – На ее губах появился намек на улыбку.
Грейс и прежде любила с ним пререкаться, но всегда делала это в мягкой, шутливой манере. Она единственная – помимо матери и Пепе – не считала, что его устами глаголет сам Господь. Там, где Лука видел только черное и белое, она различала тысячи оттенков серого. Грейс помогала ему глубже понять этот мир.
