Отечественная война 1812 года | страница 26

Однако город постепенно пустел. Лавки перестали торговать. Поутру 1 сентября улицы оказались заполнены каретами, колясками, дрожками и доверху гружёнными телегами, ехавшими в восточном направлении. Дворяне, мещане, купцы, ремесленники — уходили все. Москвичи, подобно жителям Вильно, Витебска, Смоленска, не хотели жить «под Наполеоном».

Александр I получил 7 сентября донесение Кутузова об оставлении Москвы без боя и был так поражён, что поседел в одну ночь. Впервые в жизни он взял в руки Евангелие, пытаясь из Священного Писания понять, за что Бог так карает его и его империю. В письме к шведскому принцу Бернадоту (ставшему из союзников противником Наполеона) Александр Павлович писал: «Случилось то, чего я боялся. Кутузов не сумел воспользоваться прекрасною победою 26 августа. Неприятель, потерпевший страшные потери, в шесть часов после обеда прекратил огонь и отступил за несколько вёрст, оставляя нам поле битвы. У Кутузова не достало смелости напасть на него в свою очередь».

А из Москвы на десятках телег уже вывезли сокровища Оружейной палаты и документы Государственного архива. Настоятели многих московских церквей и монастырей также собрали главные ценности и увезли в Нижний Новгород и Вологду.

Находившегося в Троице-Сергиевой Лавре митрополита Платона решили на всякий случай перевезти из Вифании в Махрищенский монастырь, хотя он уверял, что неприятель до Лавры не дойдёт. По его благословению вокруг Сергиева Посада 1 сентября совершили крестный ход при стечении множества народа.

В тот день дворянские кареты и мужицкие телеги всё тянулись и тянулись из Москвы. Опустели дворянские особняки, оставленные с богатой обстановкой, коллекциями картин и большими библиотеками. Купцы вывозили свои товары, кто что мог, ведь подвод не хватало. Бедные мещане, ремесленники, городская беднота бросали жалкие свои пожитки и с узелком уходили от врага. Из 280 тысяч осталось едва 6 тысяч человек. Огромный город опустел.

Первыми в Москву вошли вечером 2 сентября передовые части корпуса Мюрата, который красовался перед своими всадниками в расшитом золотом мундире из фиолетового бархата, белых штанах, жёлтых сапогах и в шляпе с огромным белым плюмажем.