Она делает движение верхней частью тела и далеко отбрасывает теперь шумящие нити бус грудями, как она прежде отбросила их животом. Она шумит, как молодой жеребенок, бросает в воздух свою гриву волос, несколькими движениями еще раз, смеясь, показывает громадную силу живота и – все кончено…
Да, несомненно! Здесь символически изображен в форме родовых болей и потуг родовой акт. Приседание на корточки для родов, обращение к богам с криком о помощи и стремление возбудить в неподготовленном мозгу зрителя представление о предшествующей родовому акту половой страсти, существенным фактором которой является он, зритель – все это выражено в действии и противодействии.
Все кончено! Жанелла кланяется – какое тело! Какие руки, какие ноги! Музыка сразу умолкает…
Публика тяжело подымается, точно очнувшись от глубокого сна… Серым и будничным кажется теперь балаган.
Все теснятся к выходу.
Там, на свежем воздухе только начинаешь чувствовать свое опьянение…
«О-ла-ла!» – говорит одна молодая девушка, отодвигая рукой волосы со лба».
Это превосходное описание ясно изображает нам первоначальное значение этого восточного танца, как средства для дионисьевского экстаза, для восторженности и полного перенесения в сферу необузданной половой жизни. Поэтому сообщения путешественников, что танцы эти в высшей степени возбуждают чувственность и необузданность восточного человека и оказывают на него неотразимое сладострастное действие, вполне понятны. Хардин знал многих разумных мужчин, которые до такой степени были преданы той или иной танцовщице, что даже сами считали невозможным освободиться от ее оков. Они оправдывали себя тем, что околдованы своими возлюбленными. Тесная связь такой экстатической страсти с мазохистскими ощущениями самоотречения и самоуничижения видна из того, что на теле, особенно на руках и боках, этих рабов своей любви к танцовщицам можно было заметить следы ожогов от каленого железа. Чем более они влюблены и чем более хотят убедить в этом своих повелительниц, тем многочисленнее и глубже ожоги, которые они велят наносить себе. Сила и очарование танца этих проституток и сила возбуждаемых ими бурных желаний поразительны.[383] Наиболее очевидным образом это обнаруживается во время больших празднеств. Так, к большому празднику вне Каиро, к празднику Mulad в городе Танта, кроме пилигримов, стекаются все танцовщицы и проститутки, и порок здесь разыгрывается в совершенно невероятных по своей необузданности формах. Разврат, господствующий на этом празднике, несомненно, происходит из языческих времен, а ислам только не в силах был воспрепятствовать его дальнейшему существованию.
