— Погуляем, Нина, немножко.
— Может быть, после? — просит она. — Папа обязательно велел тебе зайти.
Идти к Валентину Петровичу сразу после суда не хотелось. Надо было отдохнуть от всего случившегося. Большой разговор мне предстоит дома. Николай не удержится, будет допытываться, как все произошло.
— Ну, немножко, Нина!
— Хорошо. Только немного.
Она была в очень плохом настроении.
Обрадовавшись, я повел ее на берег, к плотине. Весной это любимое мое место. Кружатся в водовороте почерневшие от солнца льдины. Стремительное течение несет бревна, — они время от времени встают торчком, словно живые, похожие издалека на резвящуюся громадную рыбу. На реке еще льдины, а берег начинает зеленеть, пробиваются из пригретой земли бледные, как после долгой болезни, ростки, на деревьях лопаются набухшие почки.
По всему берегу выстроились мальчишки с удочками. В такое время хорошо клюют окуни и плотва.
— Сема, а что, если бы ты не кричал, не звал на помощь доктору? Тебя тоже бы вместе с ними…
Я ковыряю носком ботинка влажную землю. Чувствую, что и ей суд не дает покоя, она его надолго запомнит. Мне очень неприятно.
— А ты могла бы не кричать, увидев такое? — отвечаю я на ее вопрос вопросом.
— Нет, не могла бы, — тихо говорит она.
До самого дома она больше не проронила ни слова. Когда вошли в их квартиру, Нина кивнула:
— Папа! Вот привела, — и тут же ушла на кухню.
Пока мы разговаривали с Валентином Петровичем, она не показывалась.
Чудной Валентин Петрович! Он чувствовал себя виноватым в том, что со мной приключилось. А я просто не представляю, как он мог меня предостеречь, не зная, что со мной в последние дни происходит? Ведь все равно я не рассказал бы ему, что у меня отобрали его подарок.
— Связаться с такой компанией!.. — горячился учитель, расхаживая по комнате. Половицы жалобно скрипели под его сапогами, белка с золотым орехом трясла пушистым хвостом, словно ожила. — Ну, плюнул бы на этого чижа, и дело с концом. Подумаешь, ценность какую дали тебе.
Глядя на его взволнованное лицо, чуть бледное, с тонким носом и беспокойными серыми глазами, я подумал, что он не совсем верно представляет Пашку и Корешка. В том-то и дело, что трудно было отвязаться от них, разобраться, кто они такие. Он, наверное, видит их с ножами в руках, при появлении их люди шарахаются в стороны. А я вот один такой — не успел убежать, они меня сцапали, заставили подчиниться.
— Если бы чиж был мой, — пытался я оправдаться, — тогда другое дело.
