— Не будет здесь суда! — заорал Рид. — Ни поселка, ни города, ничего не будет, кроме развалин, если ее не предать смерти!
— Развалины точно будут, если вытащить ее и убить! — ответил Пейн так же страстно. — И первое, что превратится в развалины, будет наша честь! Я видел мужчин, потерявших честь, — они становились слабыми, как соломенное чучело на ветру! Мы согласились, чтобы магистрат Вудворд провел суд и вынес решение, и мы не можем теперь передать эту работу Восходу Иерусалиму!
— Исходу Иерусалиму, с вашего позволения! — У проповедника, подумал Вудворд, потрясающий дар: он умеет подражать грому без малейшего усилия. — Вспомните, о граждане, — продолжал бушевать Иерусалим, — что язык Диавола сделан из серебра!
— Ты! — рявкнул на него Пейн. — Заткни… свою… дыру!
— Лучше иди за моей дырой, или исчезнешь в той, где нет дна!
— Похоже, что в вашей как раз и нет дна! — сказал учитель. — А может, у вас дно с крышей поменялись местами.
Вудворд оценил, что это утверждение не могло быть сказано более вовремя или более красноречиво даже на шекспировской сцене. Услышав его, проповедник запнулся, стал лихорадочно искать достойный ответ, губы его шевелились, но слов не было слышно — и в то же время эта фраза вызвала смех у многих, кто до той минуты стоял нахмуренный. Смех пошел по толпе, как круги по воде, ломая лед серьезности, и хотя большинство даже не улыбнулись, общее настроение толпы изменилось заметно.
Исход Иерусалим, надо отдать ему должное, умел проигрывать достойно. Он не стал более взывать к собранию, но сложил тощие руки на груди и уставился в землю.
— По домам! — повторил Пейн, обращаясь к гражданам. — Дневное представление окончено!
Люди стали переглядываться, переговариваться, и было ясно, что страстность толпы спала. По крайней мере на сегодня, подумал Вудворд. Люди начали расходиться. Магистрат увидел Бидвелла: он сидел неподалеку в своей карете, скрестив ноги и забросив руку на спинку сиденья. Теперь, когда стало очевидно, что Рэйчел Ховарт не умрет сегодня, он вылез из кареты и стал приближаться к тюрьме.
— Спасибо, Николас, — сказал Джонстон Пейну. — Мне страшно подумать, что могло случиться.
— Эй, вы! — обратился Пейн к проповеднику, и Иерусалим обернулся к нему. — Вы в самом деле хотели туда войти и убить ее?
— Я намеревался сделать именно то, что было сделано, — ответил проповедник. В обычном разговоре голос его звучал куда более умеренно.
— Что? Устроить бунт?
