– Мессир, вы говорите, как безбожник!
– Я говорю, ваше высочество, как верный слуга престола.
Король легонько пристукнул по столу ладонью.
– Брат мой, – снова обратился он к Карлу, – напоминаю вам, что сегодня речь идет о тамплиерах, и только о них… Прошу вашего совета на сей счет.
– Совета?.. Совета?.. – озадаченно повторил Валуа.
Когда речь шла о переустройстве Вселенной, откуда только брались у него слова, но ни разу еще он не высказал толкового мнения по тому или иному вопросу политики.
– Что ж, брат мой, пусть те, что так прекрасно провели дело тамплиеров (он кивнул на Мариньи и Ногарэ), пусть они и подскажут вам, как нужно его завершить… Я же…
И Карл Валуа повторил пресловутый жест Пилата, умывающего руки.
Хранитель печати и коадъютор обменялись быстрым взглядом.
– Ну а ваше мнение, Людовик? – спросил король сына.
При этом неожиданном вопросе Людовик Наваррский даже вздрогнул; ответил он не сразу, во-первых, потому, что никакого мнения у него не имелось, а во-вторых, потому, что усердно сосал медовую конфетку и она, как на грех, завязла у него в зубах.
– А что, если передать дело тамплиеров папе? – выдавил он из себя наконец.
– Замолчите, Людовик, – оборвал его король, пожимая плечами.
Мариньи сокрушенно возвел глаза к небу.
Передать Великого магистра в руки папы значило начинать все с самого начала, все поставить под вопрос – и суть процесса, и способы его ведения, отказаться от всех решений, с таким трудом вырванных у соборов, зачеркнуть семь лет усилий и открыть путь новым распрям.
«И подумать только, что мой трон наследует вот такой глупец, – сказал себе Филипп Красивый, пристально глядя на сына. – Будем же надеяться, что к тому времени он поумнеет!»
В стекла, схваченные свинцовым переплетом, надсадно барабанил мартовский дождь.
– Бувилль, – окликнул Филипп камергера.
Юг де Бувилль решил, что король спрашивает его мнения. Первый королевский камергер был сама преданность и верность, само повиновение, сама услужливость, но природа обделила его способностью мыслить самостоятельно. И прежде всего он старался угадать, какой ответ будет угоден его величеству.
– Я думаю, сир, – забормотал он, – я думаю…
– Велите принести свечи, – прервал его король, – ничего не видно. Ваше мнение, Ногарэ?
– Те, кто впал в ересь, заслуживают кары, применяемой к еретикам, и притом безотлагательной, – твердо произнес хранитель печати.
– Ну а народ? – спросил Филипп Красивый, переводя взор на Мариньи.
