Далее последовала трагедия под названием "Пелевин и Пустота": довольно скоро выяснилось, что властителю дум совершенно нечего сказать. За душой у него только то и было, что два-три коана да постулат мадхъямаки о пустотности всех дхарм. Каждый свой текст ПВО монтировал из готовых деталей, как конструктор "Лего". Духовная эволюция протагониста, будь то Пётр Пустота или орк Грым, оказывалась по-буддийски трёхступенной: неведение-инициация-просветление. Идея о фантомности мира и человека кочевала из романа в роман, будто народ Израилев в поисках Земли обетованной. Развлечением читателю служили сально-аляповатые каламбуры вроде "За Е. Боннэр!" или "Yeah, Бунин" . Злободневность обеспечивали - извините за неприличное слово - актуальные тренды: утром в газете, вечером в куплете.
Так было всякий раз, потом ещё раз и ещё много-много раз. ПВО незыблем, как субурган в бурятской степи, так что о творческом кризисе речи нет по определению. Вот запоздалый кризис читательского восприятия налицо. В Эксмо ввиду столь прискорбного обстоятельства к живому классику приставили нового редактора и снизили тираж с триумфальных 150 тысяч до постыдных 70. Ан поздно пить боржоми: во времена коллективного прозрения любые меры паллиативны. Тем паче если речь о провальном тексте.
В "Цукербринах" три разнородные повести кое-как объединены образом главного героя - просветлённого Киклопа. Первая представляет собой безразмерную (7840 слов) новеллизацию Angry Birds: птицеголовые демоны обстреливают Древнего Вепря (он же Творец) живыми людьми. Во второй, пуще других запутанной, автор упражняется в жанре киберпанка: тролль Кеша обитает в виртуальной реальности, общается с приложениями и сожительствует с социальной партнёршей в образе Мэрилин Монро, подменяя её сексапильной японской анимашкой Little Sister. В конце концов выясняется, что на самом деле социальным партнёром Кеши был исламский террорист[?] да, безумно увлекательный саспенс. Последняя повесть - про девушку Надежду, абсолютно равнодушную к френдленте и гаджетам. За каковые добродетели Надежда посмертно сподобилась ангельского чина и выдумала свой персональный Эдем. Всё это, разумеется, в очередной раз пересыпано актуальными трендами: Украина, борьба с педофилией, субкультура хипстеров и проч. Интертекстуальные связи привычно широки: Фрейд, Фромм, Дебор, Оруэлл, Стив Айлет, а также неизменные the Wachowskis и Чжуан-цзы. Любимая авторская проповедь о всеобщей иллюзорности налицо. Как и натужные попытки острить:
