«Они все исповедуют там три принципа: для женщин это церковь, дом и дети, а для мужчин — домашнее пиво, торговля и Гитлер. Эти твердолобые баварцы еще доставят нам немало хлопот. Там, в гуще баварского леса, я иногда радовался тому, что я чистокровный пруссак. Впечатление такое, что ты попал в средневековье. В горах Верхнего Пфальца, недалеко от небольшого городка Вейден, мне захотелось отдохнуть от пивоваров из Кульмбаха и Байрёйта. Я обосновался в деревушке Мариенау. Там я подрядился починить одному кулаку двенадцать бочек для капусты. Он освятил всех своих коров и быков. И я должен был после починки заговорить все его бочки, чтобы в них не вселился злой дух и не попортил капусту. Я даже придумал подходящий текст. Перед каждой едой — а кормил он недурно — я должен был молиться вместе со всеми. И я молился, не умирать же голодной смертью! Но в отличие от других, твердивших про себя вместо молитв всякие шуточки, я повторял, чтобы не забыть, слова «Манифеста»: «Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака». Остальные так громко бубнили свои заклинания, что мои слова никто не мог расслышать. Но даже если бы и расслышали, вряд ли бы поняли. Я сам насилу понимал этих баварцев, когда они обращались ко мне!
А в последний вечер, когда над столом уже носился аромат жареной свинины с капустой, я увлекся «Манифестом», радовался, что ничего не забыл, и даже не заметил, как вокруг стало тихо. Общая молитва закончилась, и мой одинокий голос был слышен особенно громко и отчетливо: «Но современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими. В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности».
Ну, конечно, закончить мне не удалось. Не дожидаясь, пока кулак со своими сыновьями и слугами меня схватит, я выпрыгнул в окно и прямо по сугробам помчался к ближнему лесу. Ох, что бы мне было, если бы они меня догнали!»
Когда смех умолк, все выпили за здоровье веселого бочара и за благополучный исход его поездки в священную Баварию. Одна только Хильда была погружена в раздумье. С сомнением в голосе она спросила у Гейнера:
«Ты говоришь, что убежал прямо из-за стола в чем был? Но в Берлин ты вернулся в своем пальто и со всеми инструментами!»
