просто искусства и техники,
за пределами любых семейных связей и традиций.
Никто в действительности не знает, какие новые формы может принять рага, какой она может быть на границах своих возможностей или вообще существует ли такая вещь, как эти границы, когда речь идет о раге… Может быть, это временные границы, границы на сегодня? А в другое время другой певец установит их где-то в другом месте… Во всяком случае, в этом нельзя быть уверенным, пока такой певец не появится, как это обычно, хотя и не обязательно, бывает в одной из известных гхаран[22]. Тогда-то вы и убеждаетесь, что нет пределов возможностям раги, что ее глубины бездонны. В растерянности, не веря себе, вы обнаруживаете, что рага, которая пелась, как вы до сих пор представляли, на пределе ее возможностей, была на самом деле едва лишь приоткрыта. Откуда ни возьмись, явился незнакомец, который заставил вас почувствовать, что раги, которые вы слушаете всю жизнь, только лишь рождаются для вашего музыкального опыта. Вот они перед вами — звучащие совершенно по-новому, с новыми улицами, сказочными ответвлениями от них в неожиданных направлениях; со звуковыми завитками, сверкающими так завораживающе, что это и не представлялось возможным. И дело не в том, что другие музыканты, которых вы раньше слышали, были хуже, чем этот. Нет, вопрос более глубок и состоит не в том, что хуже и что лучше. Просто раги могут идти разными путями, исходить из разных источников, могут рождаться заново в душе и исполнении именно этого человека, о существовании которого вы раньше и не подозревали.
Когда Фаияз Хан появился на индийском музыкальном горизонте со своим дотоле необычным — прямым, мужественно звучащим, откровенным говорящим голосом — и с отчетливо своей манерой исполнения раг, все пытались объяснить его искусство принадлежностью к Агра гхаране[23], и это некоторым образом напоминало утверждение, что свет состоит из волн. Такие вот фразы создают иллюзию того, что природа света вам известна. Агра гхарана — это ярлык, а сам Фаияз был непостижимым явлением. Ярлык заставляет думать, что его искусство — нечто несущественное, то есть заключается в обученности, стиле, даровании. Но удивительный факт: в этой гхаране не было, кажется, никого, кто пел бы так же и так же осуществил бы живую связь между пением и своим временем. Никто не задавался вопросом, почему это так. Те, кто слышал его, пытались подражать его манере пения, его голосу и технике, или в некоторых случаях имитировали его исполнение песен и раг, используя непосредственные его указания, производили просто хорошую музыку, умелую, воздействующую на слушателей, неплохую для музыкального вечера. Но это не было тем духовным прозрением и вдохновенным проникновением в музыку, как у Фаияза, когда он брал для исполнения даже такие простые и, казалось бы, полностью «исчерпавшие» себя раги, как «Бхупали» или «Джаунпури», или «Джайджайванти», и, поднимая знамение свары и раги на новую высоту, переворачивал их, представлял их в новом, в высшей степени необычном свете.
