Тимофей насупился.
— Ну, лишнее болтаю, — посерьезнел Авраам. — Счастья тебе…
— Вы, дядя Авраам, посаженым отцом будете? — тихо, просительно произнес Тимофей.
Старый кузнец успокоил его:
— Кому ж боле? Ясно, буду!
Только сейчас заметил Тимофей, что его учитель за последнее время очень осунулся, похудел.
— Не болеете часом, дядя Авраам? — обеспокоенно спросил он.
Кузнец насупился:
— Здоров, да одни чирьи зарабатываю, квас кишки переел.
И впрямь, почти все, что он зарабатывал, приходилось опять отдавать за долги Незде. А тут еще сестра заболела, племянник руку повредил, таская бревна, у всех одежа издырилась.
Они расстались. И Авраам, продолжая путь, огорченно думал: «Ну какая она ему опора. Пышнотела, а недума. Все смешки ни с чего да смешки… Что нашел в ней? А может, так и должно быть: серьезность устает и вот к такой тянется? — Ольгу знал с детства, видел, как росла, превращаясь из малолетки в невесту. Была в ней кошачья, вкрадчивая гибкость, раздражавшая его, старика, и вся она — с маленькими, хищными зубами, вызывающей походкой — была, как он определил, «игрючая, гораздая на бабьи семьдесят две увертки на день». Авраам пошевелил густыми бровями, то собирая их на переносице, то распрямляя. — Ну, да не мне быть судьей и отговорщиком. — Усмехнулся, вспомнив, как в молодости сам говорил о полюбившем сердце: «Без огня горит, без ран болит…» Да… младость резвости полна, и не нам, старикам, судить, кого надобно любить, а кого нет. С нашей меркой ввек не полюбишь…»
Когда Тимофей в первый раз заслал сватов, ему отказали.
— Молода, пусть вольной погуляет, — сказал отец Ольги, значительно поджимая губы.
Во второй раз, через полгода, приняли сватов приветливо и назначили сговорный день.
Авраам с Тимофеем пришли под вечер. Мячины посадили их в горнице на почетном месте, в переднем углу. Некоторое время все молчали, только было слышно, как во дворе суматошились куры.
Начал разговор Авраам.
— Мы для доброго дела пожаловали… — сказал он с достоинством и оперся ладонями о свои широко расставленные колени. — У вас есть березка, у нас — дуб, давайте вместе гнуть!
— Рады приезду, — степенно ответил Мячин, поглаживая плешивую голову, а Ольга, вспыхнув, выпорхнула из горницы. — Это верно, березка у нас отменная! — Он стал расхваливать дочку.
Кузнец, терпеливо слушая, думал незло о Мячине: «Худое колесо всегда больше скрипит».
Уговаривались они обстоятельно, не спеша, мучая молчаливого Тимофея этими уговорами, и наконец, сели составлять рядную запись.
