Лечение было успешным — Ерофей без богатой добычи, но вместе с остальными охотниками выбрался из тайги…
Сейчас кружком мы сидим у натопленной печки. Дымится в кастрюльке картошка. Макаем горячие клубни в соль и искренне хвалим — никто из нас и нигде не ел столь вкусной картошки. В Москве ученые, с благодарностью приняв присланную от Лыковых Ерофеем посылку, размножили этот сорт, назвав его «Лыковским». Сюда же в тайгу доставленный сорт «синеглазка» был решительно забракован: «Цё за картошка — вода, никакой сытности».
Прижилась у таежной избы скотина. Осенью, завернув сюда — взглянуть на избу, Николай Николаевич Савушкин привез в компанию Муське еще одну козочку и козла. И есть уже прибавленье в семействе — бегает у загона, не страшась холода, вполне окрепший козленок, а в избе по лавкам и по скамейкам скачет прелестное десятидневное существо серовато-кофейного цвета с белой отметиной на ноге. «Мальчик…
Мальчиком назвала. — Агафья прижимает к себе козленка, целует белое пятнышко у копытца. — Тятя-то был бы рад. Ждал. Да вот не дождался».
Козленок, родившись, насосался из вымени материнского молока и никак не хотел пить из чашки. Изобретательная Агафья сшила «вымя» с удобным сосочком из бересты и на руках теперь поит козленка.
По странному совпадению Карп Осипович Лыков умер в тот же день — 16 февраля, — в какой двадцать семь лет назад умерла жена его Акулина. Тщательно, вместе с Агафьей, мы посчитали: умер на восемьдесят седьмом году. Умер, можно сказать, от старости. В последнее время ни в каких делах старик не участвовал — лежал, поднимаясь только поесть и к молитве.
В феврале стало замечаться помутненье рассудка — все куда-то пытался пойти. 15 февраля, выйдя за дверь, упал, и Агафья с трудом втащила его в избу. Полежав с полчаса, опять устремился наружу. Обливаясь потом, Агафья вволокла его в дверь, уложила у печки. Уснув под храп и хрипы отца, на рассвете Агафья встрепенулась от тишины. «Подбежала, а он холодный…»
Что же теперь делать? Помолилась. Заперла в загоне коз и достала с чердака лыжи. В 12 часов тронулась вдоль Абакана к поселку геологов сообщить о случившемся.
Двадцать пять километров одолела Агафья за восемь часов. Уже поздно вечером, в темноте, постучалась в окошко, где жила ее знакомая фельдшерица. В натопленной комнате Агафья повалилась на пол без чувств, успев попросить, чтобы сообщили в Абазу Ерофею, а он уж пусть сообщит кому надо.
Ночью Агафья металась в жару, и фельдшерица, как следует ее отогрев, предложила лекарство. «Грешно таблетки-то…» — «А иначе можешь и умереть…» — «Да оно, может, и к лучшему, умереть-то…» Однако проглотила таблетку.
