Вечер начал доставлять мне удовольствие с самого начала, с того момента, как пришла Карина. Дверь на звонок открыла я, Карина постаралась выглядеть красивой, но при этом не переусердствовать, и, пока мы целовались в прихожей, я через ее плечо заметила, как Клеменс, завидев Карину, вскочил с дивана и быстро поменял домашние тапочки на парадные туфли. Я открыла бутылку секта, поставила на стол заранее приготовленное блюдо из оливок и сыра, а во время еды наблюдала за Кариной и Клеменсом, как мать, желающая соединить сыночка с удачной партией. Я заметила, что Карина не страдает отсутствием аппетита, а ее нижняя челюсть равномерно и ритмично перемалывает пищу, точно так же, как у Клеменса, который потребляет поразительно много еды, очевидно необходимой его организму. Оба они, сидя рядом, действовали необъяснимо слаженно, как двухтактный двигатель во время демонстрационного испытания. Вскоре завязалась беседа, в которой я участвовала мало, так как говорил в основном Клеменс. «Моя жена говорила, что вы работаете в образовательном учреждении для взрослых». Потом он рассказал о семинарах, на которых сам иногда преподает, и вскоре между ними начались дебаты по поводу дидактических приемов, по ходу которых Клеменс раскупорил бутылку вина с легким ароматом аниса, это его любимое вино, которое он обычно приберегает для особых случаев. Я поставила диск, кошка вспрыгнула мне на колени, ей захотелось полакомиться кусочками сыра, и вечер незаметно стал одним из тех вечеров, когда вроде бы только что было одиннадцать часов, а посмотришь на часы — и оказывается, что уже три. Много позже, еще до того, как Карина собралась уходить, я показала ей квартиру, обратив особое внимание на мелкие подробности, чтобы ничего не забыть, я показала ей в хронологическом порядке мой ежедневный маршрут по комнатам. Я отвела ее в спальню, подвела к кровати и гардеробу, потом продемонстрировала ванную, показала спрятанную за шкафчиком полку с косметикой, где мой фен мирно уживался рядом с бритвенным прибором Клеменса. Карина, которая всего за несколько минут до этого казалась слегка пьяной, стала вдруг очень сосредоточенной. Попутно она стала задавать вопросы, точные, как выстрелы, например где стоит стиральная машина или сколько в нашем доме телефонных аппаратов — один или два.
На меня снизошло доселе неведомое мне спокойствие, даже, пожалуй, равнодушие, с тех пор как я заметила, что с ее первого визита в нашем доме все пошло как по маслу. Карина начала заглядывать к нам все чаще — на минуточку, как она говорила; каждый раз она вежливо спрашивала, не помешала ли, и никогда не задерживалась надолго, если, конечно, ее об этом не просили, а мы стали просить ее все чаще и чаще. Она стала беседовать с Клеменсом так же охотно, как и со мной, и даже стала подчас приносить с собой еду — ведь я же часто ем у вас. Одновременно я начала усваивать ее предпочтения — картофель лучше риса и никакого чеснока. Совсем недавно, в воскресенье, она вообще явилась к нам утром. В гостиной она разложила свои бумаги и принялась готовиться к семинару, вытянув на голубом ковре свои длинные ноги, окруженные стопками ученических тетрадей. Клеменс, приходя с работы, радуется каждый раз, когда видит Карину, он называет ее нашим «солнечным лучиком». Клеменс настолько к ней привык, что однажды спросил, где она, когда Карина пропустила один вечер. В свете таких грандиозных изменений в нашей семейной жизни я нахожу особенно поразительным то, что не прошло и двух месяцев с того дня, когда Карина обратилась ко мне на улице.
