— Меценат.
— А что это значит — меценат?
— Меценат — слово греческое. И означает оно: любитель и покровитель театрального искусства. Вы — любитель и покровитель театрального искусства, бескорыстный сын богини Мельпомены.
Князьковский вздрогнул и почувствовал, как отрава религиозных предрассудков растекается у него по жилам. Ведь он действительно не знал своей матери, не знал отца, был «безбатченко» [2], воспитанный в сиротском доме, и его там дразнили «божий сын». Об этом никому не было известно. Но он сделал над собой усилие и отогнал отраву прочь.
— Год рождения? — спросил он хрипло.
— Тысяча восемьсот восемьдесят второй.
Это было абсолютно точно, и матросское сердце снова вздрогнуло.
— Член какой партии? То есть я?
— Член Российской Коммунистической партии большевиков.
— С какого года?
— С тысяча девятьсот семнадцатого.
По спине командира бронепоезда «Верный» пробежал мороз.
— А до семнадцатого года что я делал?
— До семнадцатого года вы были матросом на тральщике «Верный».
Наступила короткая пауза, на протяжении которой старый матрос и командир бронепоезда товарищ Князьковский тяжко боролся сам с собой. Сорваться и бежать прочь, подальше от всей этой непонятной чертовщины, подальше от «опиума для народа»? Но он остался на месте, только табурет жалобно заскрипел под ним. И слово за слово, вопрос за вопросом командир бронепоезда переспросил у хироманта всю свою партийную анкету — партийную анкету, которую, кроме него да поручителей, коих тут и близко не было, мог знать разве что секретарь партийной организации, ну и начальник штаба, возможно.
На все вопросы он получил точные и исчерпывающие опиты, словно это не он спрашивал у хироманта, а отвечал сам, заполняя новый бланк анкеты.
Хиромант спрятал легкую усмешку в желтые прокуренные усы и протянул через стол Князьковскому руку.
— Ну, теперь вы, видимо, хотели бы кое-что знать и из вашего будущего?
Князьковский и на этот раз не смог побороть себя. Вытерев руку о полу шинели, он положил на ладонь хироманта свою здоровенную, в черных ожогах, ладонь.
Рукав пополз вверх, и из-под обшлага выглянул край искусной татуировки: кончик якоря и хвостик змея.
«Где этот чертов петлюровский канонир?» — уже хотел было прохрипеть Князьковский, но последний проблеск сознания удержал красноармейца и командира. Ведь оперативное поручение — это военная тайна. И старый матрос спросил только чуть слышно:
— Интересуюсь, победю я или не победю? Какой будет ответ?
