>>>
Я сижу за рабочим столом у окна, что выходит на Скансен, и смотрю на Берген. Сегодня прекрасная, почти осенняя погода. Впервые в этом году я заметила на деревьях желтые листья, да и дни стали короче.
Я сижу в своей старой детской комнате. Она принадлежала Ингрид с тех пор, как девочка была маленькой, но пару месяцев назад она с подругами перебралась в съемную квартиру на улице Мёленприс, и я получила свою комнату обратно. Я сразу занялась ее обустройством, повесила ковер, привела в порядок пол, а стены выкрасила в кремовый цвет. Так я превратила комнату в маленькую берлогу. Я называю ее «библиотека», но Нильс Петер смирился с тем, что это моя личная комната. Щедрый человек!
Ингрид была так мила. Когда она и ее приятель вынесли последние коробки с одеждой и вещами, она вдруг весело меня обняла и поблагодарила за то, что когда-то я одолжила ей свою комнату, в которой она жила с трехлетнего возраста! Но она все время знала, что это моя девичья комната и что я жила в ней и взрослой, и ребенком.
Всего пять лет я не жила в ней…
Когда я села тогда в дневной экспресс, я заплакала. Что, по-твоему, я делала, проезжая Хеугастёль, недалеко от нашего логова на плато? Когда мы подъезжали к Финсе[47], рядом со мной сел кондуктор и стал меня утешать. Я не промолвила ни слова, да он ничего и не спрашивал. В Мюрдале он вышел, помахал зеленым флагом и снова вернулся. Я все еще плакала. Он принес мне чашку чая, не такого, какой подают в бумажном стаканчике, а настоящего чая в фарфоровой чашке. Тогда я, пересилив себя, взглянула на него, улыбнулась и сказала: «Спасибо!» Но рассказать, как мы жили в «каменном веке», не смогла.
Мне нужно было домой. Домой к маме и папе. Это было единственное, в чем я была абсолютно уверена. Я не стала звонить и предупреждать их. Я не могла больше думать ни о чем, кроме как оказаться дома. Им пришлось принять меня в том состоянии, в каком я объявилась.
Я снова поселилась в своей детской комнате. Когда я несколько лет спустя встретила Нильса Петера, мама и папа начали перестраивать старый дом в устье фьорда. Тот самый, что остался после бабушки, в Ютре-Сула. Папа начал, как он выражался, «катиться с горы». В конце концов он продал свое агентство и таким образом стал состоятельным человеком. Он посмеивался: «Прекрасно жить в Бергене, Сольрун! Но не очень-то полезно для здоровья здесь умереть!»
