Все его естество говорило: ты получишь лишь то, что я сам тебе дам, и было заметно, что Прайс страдает от имитации жизни, чтобы восстановить черты лица.
– Как я понимаю, существо не оставило следов? – сказал он.
Она кивнула.
– Как я понимаю, псиный помет, обнаруженный в том месте, содержал множество человеческих волос, принадлежащих взрослому мужчине, но ни один мужчина не пропал. Также, как я понимаю, анализ помета выявил повышенный уровень надпочечных глюкокортикоидов, говорящих, что животное не только недавно не выражало агрессию, но и по своей природе не агрессивно.
Она не стала выяснять, откуда он владеет этой информацией.
– Ваше заключение, Йоханн? – спросила Шассо.
– Мое заключение: я рад, что это ваша работа, искать смысл всего этого, а не моя, – ответил он. – Однако, проведя параллель между двумя убийствами, я вычислил вероятность, что это не преднамеренные действия патологического сексуального маньяка, в пределах величины одного на десять миллионов.
– Но человек не способен сделать то, что произошло с телами. Не голыми руками.
Доктор Прайс кивнул. Он потянулся к нагрудному карману и вынул диктофон. Держа его на своей женственной ладони, он одарил ее дружеской улыбкой, затем сжал вещицу в кулак и сжимал ее сильнее и сильнее, пока корпус устройства не раскололся, а смятые внутренности не начали падать на стол. Он аккуратно смахнул их в салфетку и отложил в сторону.
– Если проблема не может быть решена в рамках задуманной системы, решение лежит в переформировании проблемы, – сказал он.
Высадив Шелли, Роман тут же обошел машину, чтобы отцепить прицеп. Оливия вышла на крыльцо и наблюдала за ним. Она видела: кто-то сидел в машине, но на ней не было ее солнцезащитных очков, а отражающиеся от окон блики резали глаза, и она прикрыла их рукой. Роман засвистел мелодию.
– Куда ты? – спросила Оливия, массируя веки и вызывая неоновые вспышки нитей капилляров.
– Никуда, – ответил Роман.
– Соизволите ли вернуться к пяти?
– Мы посмотрим, – сказал он, убирая прицеп и продолжая насвистывать.
Она моргнула в тумане призрачного света, пока машина ее сына отъезжала, и раздраженно определила личность пассажира, ссутуленного и суеверно прячущего глаза от ее прямого взгляда: Питер Руманчек. Оливия легко провела пальцем в воздухе, отмечая путь автомобиля мимо железнодорожных путей и вглубь леса.
Она повернулась и вздрогнула, увидев Шелли, которая стояла рядом и рассматривала ее. Девушка светилась, чутко реагируя на изменяющееся настроение матери. Оливия сделала над собой усилие, чтобы сгладить напряженность, заметную дочери.